Юджин видел больше, чем видел телеэкран. Преимущества перед Внутренней партией были роскошью, но одним из тех, которым обладал Фелпс, было то, что его принимали за дурака. Он бы не сказал, что дураком был сам Роджер Хантингтон, но, по мнению пролетария, ему бы не мешало взять под уздцы разыгравшуюся самонадеянность. Впрочем, что можно было ожидать от человека, по щелчку пальцев которого полиция мыслей сдавала очередного мыслепреступника в заботливые объятия Министерства любви.

У Фелпса не было проблем ни с двоемыслием, ни с самостопом, но, накрывая Хантингтону поздний ужин, он, не меняясь в лице, позволял себе думать, что этот мир построен на грани абсурда. Ещё он изредка думал, что это уже – диверсия против Старшего брата: иметь собственное мнение.

Хантингтон настолько же сравнительно молод, насколько уже сравнительно стар, и у него нет семьи. Юджин не думал, что она когда-либо появится. Он – фанатик, и единственная его любовь – это партия. Фелпс знал, что ошибается позволяя себе обращаться к проблеме на староязе: в обществе, выстроенном Старшем братом, не было любви. Всё, что можно было назвать настоящими чувствами, начиналось в Океании за чертой бедности.

Занятно, что Юджин никогда не ненавидел их. Принимал то, что возвел ангсоц, как должное. Он не мог их ненавидеть, потому что не видел в этом смысла, и привык пользоваться тем, что имел. Если подумать, жизнь была не такой плохой штукой: контрабанда позволяла некоторые маленькие радости, работа "при дворе" – строгую, подобающую прислуге одежду. Прол не видел смысла в жалобах при Старшем брате, считая это бесполезным и, более того, опасным.

Попадаясь под безразличные линзы телеэкранов, тяжелее всего было скрыть, что ты эгоистически рассчетлив. И если для партийца это могло сойти за комплимент, то для пролетария могло оказаться смертельной ошибкой. Фелпсу своя рубашка была ближе к телу.

Он не стремился выбиться в элиту. Иерархическая лестница партийцев была Юджину безразлична, как и, следовательно, заслуги Хантингтона перед статичным лицом великого вождя. Возможно, к главе полиции мыслей его могло привести как мизерное, но имеющее место быть образование и врожденные манеры, так и хладнокровие, с которыми Юджин относился к тому, что за его жизнью наблюдали двадцать четыре часа в сутки. В остальном Фелпс, на досуге подвязанный с пролетарским черным рынком и умеющий вычленить выгоду из большинства ситуаций, не имел, в общем-то, ничего против.

Он столкнулся с ней взглядом, когда сходил с последних ступеней лестницы, ведущей на второй этаж. Слышал, как открылась и закрылась входная дверь, и как Виолета что-то взволнованно тараторила из заученных фраз. Фелпс знал, что на прошлой неделе у неё пропал отец (да и сняли ещё не более, чем месяца назад, с черной работы на швейной фабрике), и интуитивно ощущал необходимость собственного присутствия при встрече гостей.

Прол пренебрег тем, что партийцы именовали "самостопом", и позволил себе отметить, что она была красива по любым меркам. Не оберзображенное дешевой косметикой, популярной в лондоских трущобах, лицо, добавляло привлекательности, но не вызывало доверия в целом. Юджин умел их различать – фанатиков.

– Мисс Блейк, – пролетарий не заискивал, но говорил мягко. Они благосклонно принимали это за учтивость; прол порой считал, что говорит с ними, как с детьми, – мистер Хантингтон в отъезде. Если хотите, можете его подождать: он должен прибыть с минуты на минуту.

Он мельком отметил дискомфорт ежившейся за её плечом коллеги, после едва заметно кивнув. Виолета исчезла в глубине дома, когда Юджин поднял взгляд на гостью:

– В любом случае, буду рад быть полезен. [AVA]http://sg.uploads.ru/Yvcaz.png[/AVA][NIC]Eugene Phelps[/NIC][STA]лазарь[/STA]

Ему не пришлось пропускать её вперед: мисс Блейк знала дорогу и справилась сама, и Юджина это устраивало. Его мало заботило душевное спокойствие мистера Хантингтона, зато беспокоило собственное. Если гостья была здесь прежде, то это позволяло исключить вероятность неприятных сюрпризов. По крайней мере, допустить эту возможность. На взгляд Фелпса, партийный район был на редкость скучным местом. В отличие от пограничной зоны, в которой обитал пролетариат, здесь была исключена возможность того, что кто-то станет поджидать тебя с намерением перерезать горло. У партийцев были свои методы – и партийцы не любили марать руки.

Он не успел поинтересоваться об её предпочтениях касательно возможного угощения, когда мисс Блейк указала ему на кресло. Среднестатистическое равнодушие едва заметно пошатнулось из-за сомнения, что эта беседа вряд ли принесет ему жизненных благ, но Юджин, разумеется, принял предложение, не раздумывая.

– Благодарю, – пролетарий расположился на кресле, и в жесте его не было ни жеманства, ни хозяйской вульгарности; Фелпс сидел ближе к краю, не откинувшись на спинку.

Он находился там, где было его место. Не отметить, что ситуация выходила нестандартная, Юджин, впрочем, не мог.

Прол с налетом тоски подумал об оставшихся на верхнем этаже незастеленными шелковых простынях, но пресек самостопом мысль о том, что не хотел вести беседу с мисс Блейк. Не видел в ней смысла. Пересчитывал десяток оставшихся дел.

Он отвечал на её вопросы последовательно, не смея нарушать заданный порядок. Прол придерживался догмы, что шаблонность мышления была залогом долголетия во времена Старшего Брата.

– Пятнадцать недель. Моё имя – Юджин, – он не видел смысла извиняться за то, что не представился раньше. Пролетарий не испытывал иллюзий о том, что им когда-либо интересовались гости мистера Хантингтона. От этого беседа с мисс Блейк выглядела ещё более дикой, чем показалась ему прежде. – Юджин Фелпс, – он предпочёл отдать в её руки все карты сразу. Фамилия, прол был уверен, значила для гости его работодателя не больше, чем имя.

Он сложил ладони на коленях, держа ровную спину. Юджин насколько равнодушно, настолько терпеливо не отводил взгляда от её светлых глаз; не смел его отвести. Он думал, что она ставит его в неловкое положение – но это было тем, что партийцам было свойственно.

Ему не нравилась её деланная учтивость. В мисс Блейк не было ни намёка на человечность, и он не принимал её всей своей сущностью. В ней было что-то хищное. Юджин предпочитал подавать приборы, а не лежать на блюде.

Он не мешкался и не тянул время.

– Могу я Вам что-нибудь предложить, мисс Блейк? Мистер Хантингтон, полагаю, задерживается.

Юджин, не размыкая губ, благожелательно улыбнулся. [AVA]http://sg.uploads.ru/Yvcaz.png[/AVA][STA]лазарь[/STA][NIC]Eugene Phelps[/NIC]

Отредактировано Erik Lehnsherr (2015-05-26 03:23:57)

Юджин учтиво склонил голову, когда она предпочла его компанию. Скудно планированный, побег не удался. Фелпс не мог понять во что превращается их беседа, но шестым чувством предполагал, что на староязе и новоязе слово для этого подходило одно – допрос. В замешательство прола приводила причина – и, долгой минутой позже, то, что она встала и отключила экран. Фелпс достаточное время провел в домах членов Внутренней партии, чтобы знать о разрешении выключать телеэкраны на полчаса. Вопрос о том, зачем она это делала, стал волновать его с новой силой.

Беседа становилась откровеннее. Он послушно проводил её взглядом обратно в кресло, не расслабившись ни на мгновение. Смутно Юджин осознавал, что стоило вздохнуть глубже – потому что он человек, – но не мог игнорировать фактор, что его опасность не исчезла по щелчку кнопки на назойливой технике.

Ему казалось, что она забыла, что пришла к мистеру Хантингтону, а не его слуге. Держать лицо становилось сложнее, потому что Фелпс не был уверен в том, какое именно лицо ему следовало держать. Партийцы не отличались любовью к дружеским беседам. Ещё реже они велись между представителями противоположного пола.

Юджин четко осознал, что знает слишком много. Вскользь зацепился взглядом за её узкую кисть и пальцы с аккуратно обрезанными ногтями. Почувствовал нутром, что она пытается сжать их на его горле.

У мисс Блейк, признаться, была отменная хватка. Только на пролов обычно не обращали внияния. Они и без того были невидимкой для вездесущей правящей партии, но когда ты надеваешь костюм слуги, ты словно получаешь дополнительный иммунитет. Никто не видел смысла требовать с глупца, да ещё и невидимки, чего-то, что могло удостоить и секунды внимания одного из тех, кто принадлежал к правящему аппарату.

Роджер Хантингтон разговаривал с ним единожды, и то – пролаяв вопрос о том, на кого он работал прежде. Беднягу Оллмана, у которого служил Фелпс, распылили на тот момент всего двумя днями назад. Юджин, как подобается, ответил, что всегда работал на мистера Хантингтона.

Он заставил себя перестать думать о выключенном экране, пока текли секунды после заданного мисс Блейк вопроса. Юджин наблюдал за ней, используя негласный запрет, как лотерейный билет, способный сыграть в его пользу. Он позволил мысли о ней задержаться на границе сознания, щекоча нервы. Он видел, как она смотрит на него, и его сложенные на коленях руки. Фелпс поймал себя на неприятно колющей мысли, что начинает понимать, что привлекает её внимание. Разгадка, впрочем, была насколько близко, настолько и далеко.

Фелпс заглянул в её глаза в очередной раз, когда, поддавшись импульсу, совершил дерзость в ответ на её дерзость: отвел взгляд, несколько неповоротливо оглядев потухший телеэкран. Почувствовал, как сердце, помимо воли, совершает удар чаще, чем полагается. Выждал мгновение, прежде чем снова вернуться в положение "глаза в глаза".

– Моя мать установила телеэкран в нашем доме, когда мне было десять, мисс Блейк. Она чувствовала себя перед ними в большей безопасности. Под наблюдением Старшего Брата. Она позволила страху стать доверием.

Юджин не считал это душещипательной историей. Следуя инстинктам, совершал подлог, давая повод ей оправдать его поведение.

Его не волновал её допрос. Он улыбнулся снова, не разрывая зрительного контакта.

– Простите меня за настойчивость, мисс Блейк. Мистер Хантингтон будет недоволен, если я хотя бы не предложу Вам чаю.[NIC]Eugene Phelps[/NIC][STA]лазарь[/STA][AVA]http://sg.uploads.ru/Yvcaz.png[/AVA]

Он не чувствовал страха. Это было нечто другое; странное, тянущее предвкушение беды. Юджин всегда знал своё место, чтобы считать подобную реакцию организма на гостя работодателя диковинкой. Сомнений не оставалось: мисс Блейк открыла охотничий сезон и, похоже, использовала его вместо бесцельной игрушки во время смертельной скуки. Фелпсу оно не нравилось  – маячащее на задворках сознание предчувствие, ещё не оформившееся в приличную мысль, что всё может быть не так просто. Ему редко приходилось сомневаться в своей интуиции, и сейчас это удручало.

Обращение царапнуло слух. Юджин не помнил, когда его так называли в последний раз. Если называли вовсе. Абсурдность ситуации обострилась, выставив острые углы: она ошибалась. Он не был "мистером Фелпсом". Юджин помнил, какое бессчетное число раз мистер Хантингтон забывал его имя за те недели, которые прол прожил в этом доме.

Он позволил улыбке обрести оттенок теплоты.

– Я передам ей Ваши слова, мисс Блейк.

Ему не нравилась постановка вопроса. Она предлагала ему две крайности, ни одна из которых не содержала себе правду. Фелпс мог ответить ей утвердительно, не соврав, что не боялся. Старший Брат был столь незыблемой и неотъемлемой частью его повседневной жизни, что изводить себя из-за него прол не видел смысла. Но и доверять ему не мог. Он продолжал вглядываться в светлые глаза партийки, когда думал о том, что его мать давно лишилась рассудка.

Юджину не нравилась её придирчивость, ни обходительность. Его дед употреблял забавное выражение – "последний ужин". Выражаясь на исконном староязе, сейчас Фелпс мог сказать, что чувствовал себя приговоренным к смертной казни, которому оказывали последнюю любезность. Он не верил, что она спустит ему это с рук; не мог поверить, что она бесцельно тратит время для того, что их зверский разговор закончился, не покалечив его жизнь.

Фелпс отмерил несколько ударов сердца, прежде чем ответить. Чистую правду, но с исходной точкой не в материнском наследии, а в настоящем моменте: говоря о доверии, сейчас Юджин предпочел бы телеэкран, чем беседу тет-а-тет с мисс Блейк.

– Да. Я чувствую себя в безопасности.

Приказ присоединиться к ней за чашкой кофе, возможно, произвел прямо противоположный эффект, на который надеялась женщина. Юджин не смог сдержать себя: дискомфорт и неловкость сдвинулись на задний план, уступая место любопытству. На самом деле, её ответ на услужливое предложение был важен для него: представители партии не были обязаны заботиться о его будущем, как и душевном равновесии.

Фелпс не был уверен, как относиться к тому, что мисс Блейк оно, судя по всему, волновало.

– Хорошо, мисс Блейк.

Он чувствовал себя "на свидании" с ночным кошмаром.

– Прошу меня извинить.

Юджин вернулся ни секундой позже необходимого времени для того, чтобы преодолеть путь до кухни и обратно, сварив добротный кофе в медной турке. Этот напиток очаровывал его больше, чем свежие поставки цейлонского чая. Он отдавал резкой, сбивающей с толкой экзотикой. Прол подумал, что он напоминал ему о мисс Блейк.

Фелпс передал чашку щемяще тонкого фарфора на подобающем блюдце в женские руки и после вернулся в кресло. Юджин смог остановить себя несколько позже, чем следовало, когда подушечка пальца зачарованно пробежалась по нежной, едва отдающей перламутром поверхности.

Он пил кофе, добытый с черного рынка, на который также поступало продовольствие из закрамов мистера Хантингтона, редко и только дома, куда возвращался в непродолжительные часы отдыха и не чаще, чем раз в неделю. Держать кружку под взором члена партии, в открытую, было чуждо.

Юджин снова столкнулся с её взглядом. Его не смущала возникшая пауза, как и не пугало ощущение возможной неловкости. Фелпс оценивал ситуацию объективно и не собирался лезть в пекло. Не прикоснулся к кофе, пока не прикасалась она, и снова, как товарищ, улыбнулся.

– Угощайтесь, мисс Блейк.

Он почувствовал, что вряд ли после этого дня всё будет по-прежнему. Но на какой-то короткий миг ему показалось, что, в общем-то, он был не против того, чтобы она продолжила допрос. [STA]лазарь[/STA][NIC]Eugene Phelps[/NIC][AVA]http://sg.uploads.ru/Yvcaz.png[/AVA]

Из их разговора выходила извращенная форма унижения. Юджин знал, что её было некому останавливать, и она продолжит дразнить его, травить до тех пор, пока не распнет, а после растащит на трофеи. У его собеседницы была холодная красота и особое очарование – близкой смерти. Фелпс был предусмотрителен, но никогда не вдавался без повода в мысли о своей кончине; при Старшем Брате мало кто доживал до благородных седин. Даже среди пролов. Если не сказать "в особенности", учитывая количество сбрасываемых на бедные районы ракет.

Он зацепился за несвойственную ему мысль, что никогда не слышал о разгромленном бомбежкой доме внутрипартийца, но быстро отпустил её в то небытие, из которого она взялась. Юджин не хотел марать себя этим – теориями заговора. Глядя на мисс Блейк, он опасался, что его жизнь превращалась в одну из них.

Фелпс знал, что она учует его страх, как гончая, но не подавлял его. Он отчетливо осознал, что ловушка захлопывалась над его головой из-за того, что он вёл себя слишком правильно. Дневная гостья показала ему на то, чего он не замечал в полной мере раньше – то, как может выглядеть со стороны.

Прол окончательно утвердился в том, что мисс Блейк была причастна к искусству, воспеваемому в подвалах Министерства любви. Юджин ощутил, как от очевидного открытия перехватило дыхание. Прикосновение паники было причудливо для пролетария, трудящегося на благо главы полиции мыслей, но Фелпс слишком чётко осознавал это: мисс Блейк отличалась от Роджера Хантингтона.

Если бы не её чёрный комбинезон, Юджин бы назвал её чуткой. В кругу партии это посчиталось бы свообразным комплиментом. Фелпс впервые не был уверен, что у него остались козыри в рукаве. Пасовать, однако, было поздно. Осталось надеяться на мизерный шанс, который позволит ему выжить в рамках системы с судьями, но без следствия и суда.

Он не смог осознать её тёплую улыбку. Ему казалось, что через несколько слов она сможет без ножа стягивать с него кожу. Пролу не без прискорбия пришлось отметить, что, в отличие от других членов партии, она имела дурную привычку смотреть дальше собственного носа.

Юджин пытался думать, что между ней и телеэкраном нет большой разницы. Они оба были машинами по своей сути. Она слышала то, что слышал бы телеэкран, и видела то, что транслировалось бы через линзы установленных камер. Мисс Блейк была такой же, как все они, остальные: безликой и бессердечной.

Юджин был кем угодно, но никогда – легковерным. Фелпс подозревал, что ошибается на её счет. В тот момент прол чётко осознал, чего его стоит опасаться: системы, дающей сбой по ту сторону управляемого безумия.

Озабоченный вопросом мисс Блейк, Фелпс успел забыть о том, кого они ждали – и кого стоило бы ждать в первую очередь ему. Роджер Хантингтон шагнул на порог гостиной, цепко, жестко оглядывая присутствующих. Юджин проворно поднялся с кресла, составляя чашку с нетронутым напитком на низкий столик по левую руку. Подчиненная силам инерции, та прокатилась по гладкому блюдцу и выскользнула из рук слуги. Горячий кофе залил пол и разномастные осколки.

Роджер Хантингтон умел карать молча. Пролетарий выдержал тяжелый взгляд, раскаянно склонив голову. Юджин почувствовал её, разницу между ним и мисс Блейк, острее, чем прежде. Его работодатель считал, что пролетарий ни на что не способен. Фелпса не могло не беспокоить то, что гостья работодателя увидела то, что видеть ей не положено – не разглядела в нём дурака.

Перед тем, как небрежно пригласить её в кабинет, сославшись на беспорядок, Юджин успел извиниться и церемониально пожелать мисс Блейк хорошего дня. Уходя, Хантингтон, пренебрегая "товарищем", назвал её "Маргарет".

Перед тем, как начать прибираться, прол успел ещё раз подумать над её вопросом. Он не знал, был ли он в безопасности рядом с ней, но точно знал, что, определенно, целее будет, если они больше не встретятся.

***
[NIC]Eugene Phelps[/NIC][STA]лазарь[/STA][AVA]http://sg.uploads.ru/Yvcaz.png[/AVA]

Отредактировано Erik Lehnsherr (2015-05-26 18:24:27)

Её вытеснила череда рутинных событий. Вопреки стереотипам о гонимых страхах, Юджин не старался забыть их встречу. Наоборот: хранил её в памяти до мельчашей, насколько возможно, детали, чтобы "помнить о смерти". В момент, когда Маргарет Блейк ушла вслед за Хантигтоном, Фелпс ясно осознал, насколько ему чертовски везло в минувшие годы. Он привык, что партия не делает исключений из правила. Прол, как оказалось, забыл учесть недомолвку, что в партии могут быть исключения.

Он не ждал выходного после разбитой чашки. Приготовился закончить свою жизнь в одном из лагерей, считая, что до отсылки ему дают отработать испытательный срок. Юджин бы потерял сон, как теряли многие, страшась за свою жизнь, но его спасала самодисциплина. Забавно, что при разговоре с мисс Блейк именно она его и сгубила.

Ему каждый раз требовалось время, чтобы привыкнуть к грубым потертым брюкам и куртке из джинсы, когда он возвращался в лондоские трущобы. Он считал, что Хантингтон отпустил его потому, что считал такую жизнь саму по себе наказанием. Об отношении главы полиции мыслей к пролетарскому району Фелпс знал не по наслышке, в том числе и от некоторых его посыльных, не гнушающихся сметать любую доступную диковинку с прилавков черного рынка. Двойные стандарты правили миром управляемого безумия. В моменты душевных подъемов Юджин пел дифирамбы двоемыслию.

Он возвращался на прозябающие улицы, как возвращался домой. Успевал купить и сбыть некоторое продовольствие и навестить мать, после чего платил гроши за комнатушку, служившую кладовкой, в одном из зданий времен первых войн с Остазией и снова возвращался в гущу толпы. Юджин одобрял не всех и был доволен не всем, но никого не презирал. Он провел слишком много времени в партийном районе, чтобы впитать эту ненависть, бессмысленную агрессию, от которой кровь возбужденно горела в венах. Видел людей в минуты ненависти, поносивших человека, которого никогда не видели и о котором ничего не знали. После недели Фелпс испытывал потребность в том, чтобы увидеть настоящую жизнь. Пусть далекую от идеала, но не имевшую ни на грамм ничего общего с тем, что проповедовал Старший Брат.

Он не заметил её, потому что не искал, когда выходил из очередной лавочки, в которую его завели разношерстные знакомые и любопытство. Юджин знал эту часть района, как свои пять пальцев, поэтому без труда выбрал проулок, который посещался патрулями вдвое реже, чем полагалось обычно. Фелпс слышал чужие тихие, торопливые шажки, но не придал им значения. Он позволил себя вздохнуть глубже только сейчас, думая, что его жизнь приходит в норму, когда за спиной послышался знакомый голос.

Юджин менялся, когда возвращался в пролетарский район: походка, манеры, речь. Фелпс не хотел, чтобы его преследовали отголоски той жизни, которая ждала его в доме Роджера Хантингтона. В особенности, он не желал видеть её.

Он поймал взгляд знакомых светлых глаз. Юджин видел этот возбужденный блеск прежде и напомнил себе, основываясь на очередных доказательствах, что Маргарет – фанатик.

– Мисс Блейк.

Всё это звучало так нелепо, втиснутое в антураж обнищавших улочек. Его голос звучал грубее, без прежней мягкости, присущей ему в доме партийца. Не было в его тоне также вульгарности и хамства. Он сбавил шаг, подстраиваясь под её темп.

– Не думал увидеть Вас в такой час. Здесь.

Юджин не мог сказать, что чувствовал себя увереннее "на своей территории". Вряд ли можно было позволить себе такую роскошь где-либо, оставаясь наедине с представителем Министерства любви. Но здесь он имел право как защищаться, так и пробовать нападать. В рамках разумного, если разум продолжал существовать, как понятие, при Старшем Брате.

– Что-то ищете? – потому что партийцы не приходили сюда без причины. Отчего-то с каждым мгновением надежда на то, что она искала шелковые чулки, а не его, таяла у Фелпса на глазах. [NIC]Eugene Phelps[/NIC][STA]лазарь[/STA][AVA]http://sg.uploads.ru/Yvcaz.png[/AVA]

Юджин поймал себя на осознании, что думал о ней чаще, чем считал. Удивительно, как в несколько томительных минут можно уложить целую жизнь. Фелпс не считал их беседу зрелищем, достойным ностальгии, но мисс Блейк дала ему бесценную возможность взглянуть на себя глазами партийца, как сотрудники полиции мыслей, вероятно, подходили к расследованию с точки зрения мыслепреступника. Юджин чувствовал, как она старательно выскребает его имя на свободной строке подобных списков.

Вопреки тому, что он должен к ней испытывать, прол отметил, что Маргарет – это красивое имя.

В этот раз она с ним не играла. Юджин, продолжая отмерять шаги, взглянул на неё пристально. Требовательность, не свойственная пролетариям как в общем, так и в присутствии члена партии, причудливо смешивалась в мужском взгляде с откровенной настороженностью, прежде чем перерасти в привычное равнодушие. Фелпс не собирался вестись на предлог "откровение за откровение".

Ему казалось, что она въедается в его жизнь.

В ответ на её риторические вопросы он хмыкнул, поведя уголком губ. Если честно, он не верил ни одному её слову или жесту. Очередная ложь не изменила бы ровным счетом ничего. Юджин ощутил собственную ожесточенность и вздохнул глубже, успокаиваясь, пока она подводила итоги – ставила, если можно было так выразиться, диагноз.

Фелпс был озадачен. Он не слышал историй о том, чтобы представители минилюба заявляли своей жертве, что выбрали её подопытным кроликом. Блейк, лишившаяся уважительной приставки "мисс", сбивала прола с толку.

Он сбавил шаг снова, в результате остановившись. Они стояли приблизительно на середине проулка, между двух зданий, достаточно узком, чтобы лишняя голова не сунулась и не помешала беседе. Юджин ощутил противоречивые чувства, одно из которых диктовало избавиться от неё и уйти прочь, а другое – продолжить беседу. Ещё более, по его мнению, абсурдную, нежели та, что имела место быть у Хантингтона.

Ему потребовалось всего полтора шага, чтобы подпереть спиной стену. Фелпс позволял себе медлить с ответом, разглядывая её, склонив голову и не отводя взгляда.

– Маргарет, – он произнес её имя негромко, отмечая гулко ударившийся о стены звук. Если они будут говорить громче, их услышат не только микрофоны, находящиеся в неподходящих местах, но и жителм, как и соседние улицы.

– Вы здесь не для того, чтобы собирать сплетни о моём работодателе. – Он, уже неуместно, подумал, что её имя, слетевшее с его языка, должно быть, прозвучало, как оскорбление. – Роджер Хантингтон – непростой человек. Вы, должно быть, это знаете, – после примирительно уведомил прол. Он не был трусом, но дискомфорт ощущался гораздо резче, чем тогда, в гостиной. Фелпс не хотел говорить о Роджере.

Юджин поймал себя на мысли, которой не придавал значение ранее, что они, должно быть, ровесники. Если нет, то определенно находились в одной возрастной категории.

Он позволял себе очередную дерзость, потому что, следуя интуиции, был уверен: если бы она хотела, чтобы он уже сидел в подвале Министерства, она бы это организовала. Если ему оставалось жить несколько дней, Юджин хотел разобраться в том, что творилось.

– Простите, мисс Блейк. Я не понимаю Вашего интереса ко мне. [AVA]http://sg.uploads.ru/Yvcaz.png[/AVA][STA]лазарь[/STA][NIC]Eugene Phelps[/NIC]

Она на самом деле не скрывала своих намерений. Предельная искренность позволяла игру "баш на баш" для неё и не оставляла шансов для него, чтобы уйти от неприятного разговора. Сейчас Юджин мог использовать другие методы, нежели в доме мистера Хантингтона, и, к примеру, уйти, оттолкнув её, но Фелпс отдавал себе отчет, что не видел в этом надобности. Ему казалось, что он начинает цепляться за неё, как она цеплялась за него, начиная с того злополучного полудня. Он не просто хотел узнать с кем связался. Юджин смотрел на то, как она работала, и всё больше задавался вопросом настолько ли она правоверна на самом деле, как хотела казаться.

От осознания, что он бросал вызов сотруднику Министерства любви, Юджина пробрал короткий озноб, но она всё ещё стояла достаточно далеко, чтобы это почувствовать. Фелпс проигнорировать её выпад о внимательности и, помедлив, вытащил из пачки сигарету, прикуривая вслед за Маргарет. Он баловался табаком редко. Не испытывал тяги, да и пачки под маркой "Победа" его привлекали мало. В сигаретах, предложенных женщиной, было что-то из тех капиталистических времен, о которых писали в учебниках по истории – только лучшее.

Юджин считал, что она была самоуверенна, но не удивлялся этому. На данный момент он больше поражался себе, потому что стоял с ней на расстоянии вытянутой руки и позволял себе говорить больше, чем из него, возможно, вытянули бы под пытками. По его мнению, её "интересный" объясняло немного. Он мог об этом догадаться сам: Фелпс был уверен, что мисс Блейк была не из тех, кто тратит своё время на ординарность; он не испытывал нужды петь себе дифирамбы, но констатировал факты такими, какими их видел.

Слова, последовавшие за скупым пресным эпитетом, вызвали у Юджина больший интерес и призрачную улыбку.

Прол успел забыть о том, что говорил ей в доме Хантингтона, поэтому вопрос о матери застал его врасплох. Занятно, что она вырвала из их прошлого именно этот кусок. Юджин думал, что двоемыслие могло стереть любое из его воспоминаний. Он почему-то не знал, кого не хотел обманывать больше – себя или её.

Он ответил только после того, как затянулся, чуть отвернувшись и выдыхая сигаретный дым недалеко от её лица, стряхнув безжизненный пепел.

– Правда, – он был заметно выше неё, поэтому, понизив тон, он говорил, приблизив губы к её виску. – Я, как и обещал, передал ей Ваше почтение.

– Я не врал Вам, мисс Блейк, дабы утолить возможное оставшееся любопытство.

Ложь – это скучно. Для Юджина жизнь под колпаком Старшего Брата приобрела новые оттенки. Его излюбленной игрой был аккуратный, изящный самообман: требовалась сноровка для того, чтобы заставить себя поверить.

– Полагаю, мой черед. Какой же я, по-вашему, Маргарет?

Юджин позволял себе мгновения в их беседе, когда называл себя круглым дураком и собирался уйти. Но после снова заглядывал в светлые, почти прозрачные глаза – и оставался.[AVA]http://sg.uploads.ru/Yvcaz.png[/AVA][NIC]Eugene Phelps[/NIC][STA]лазарь[/STA]

Юджин принял чувство не сразу – её раздражение. Заметил, как напряглись плечи, словно она хотела отступить назад. Фелпс выждал несколько мгновений в ожидании, прежде чем решить, что даже если она собиралась, то передумала. Такие, как Маргарет Блейк, не привыкли проигрывать. Чего бы им это ни стоило.

Со стороны левого прогала, открывающий взгляд на улицу с побитым покрытием, пронесся звенящий велосипед, прежде чем переулок снова утонул в вакуумной тишине. Гвалт остался за пределами колодца, созданного из двух плотно, но всё-таки недостаточно прижатых друг к другу зданий.

Фелпс не торопил её с ответом, мерно, позволяя себе забыть о её существовании, разбираясь с сигаретой. В отличие от тех, которые тысячами штамповала "Победа", у этих не было фильтра. Зато не сыпался табак и, что приносило ещё большее облегчение, он не был похож на крашенные бумажные лохмотья. Юджину нравилось ощущение того, что его запах въедался в одежду, её волосы и левое плечо её комбинезона, потому что Блейк стояла, едва касаясь макушкой его занесенного запястья.

Прол поймал себя на мысли, что это заходило слишком далеко.

Он не ждал комплиментов, как и оскорблений, когда задавал свой вопрос. Ответ не стал для него откровением, но отчего-то слышать то, что говорила партийка, было странно. Она предрешала его будущее, но не выдвигала приговор. Юджин не понимал этого. Если он интересовал её, как подопытный кролик, о чём женщина заявляла открыто, не пришло ли время перенести их разговор в район лаборатории?

Он думал, что она и правда была самонадеянна, но в этот раз забыл напомнить себе о том, что для представителя Внутренней партии подобное поведение было естественно. Несмотря на выдержку, Юджин не был тех, кто отказывается от минутных удовольствий. Юджин улыбнулся, когда "сумасшедший" зазвучал резче, чем крамольный "мыслепреступник". Последнее понятие, по мнению прола, было бессмысленным: оно клеймило любого, кто преступил заветы Старшего Брата, не различая между тяжестью преступлений. Единственным бог, перед которым люди были равны, было Министерство любви.

Прол не удостоил её энтузиазм, брошенное "увлекательно", тем же градусом заинтересованности к собственной персоне.

Он не мог определить однозначное отношение к тому, что, казавшиеся невинными, вопрос становились откровеннее. Юджин считал, что сейчас не он, а она переходили черту дозволенного, утягивая его за собой, и без того зыбкую для его положения пропасть.

Он бы сказал, что Маргарет с ним флиртует, если бы не знал, что сотрудникам Министерства любви было, исключенным из новояза, чуждо это понятие. Как и то, которое содержалось в названии государственного института. Старший Брат переврал этот мир, и разномастные чиновники продолжали его работу день за днем. Юджин отдавал себе в этом отчет, потому что пролы и животные были свободны. В голову, непрошенным, пришел знакомый лозунг: "свобода – это рабство".

Мысли в голове не подчинились бы стараниям архивариуса, поэтому Юджину потребовалось время, чтобы вычленить одну. Она выжигала клеймо внутри него, горела изъедающим замешательством. Разница в росте мешала видеть её глаза так же, как прежде. Феплс цепко оглядывал её лицо, пока снова не заглянул в бездну чужих зрачков. Он стал серьезнее, собраннее.

– Почему я всё ещё здесь, мисс Блейк? – и, понизив голос, склонился чуть ниже. Он не питал иллюзий касательно изобретательности полиции мысли в расположении микрофонов: – И почему здесь Вы? Зачем Вам этот риск?

Юджин понимал, что она играет с огнем, ведя с ним дружескую беседу. Что волновало его больше, он точно знал, что понимала это и она. [AVA]http://sg.uploads.ru/Yvcaz.png[/AVA][NIC]Eugene Phelps[/NIC][STA]лазарь[/STA]

Он думал, что она несет какую-то чушь и что образные выражение – не обычные друзья верных последователей новояза. Юджин не предполагал, что её растерянность выльется во что-то большее, чем общий дискомфорт. Это можно было списать на десятки причин, и одной из главных была бы та, что внутрипартийным членам не подобало проводить досуг с пролами. Но, к сожалнию, Юджин точно знал, что не вызывает у неё должного отвращения. Будь Маргарет блестящей актрисой, риск, как он упоминал, того не стоял.

Мысль о том, что он не знал, как контролировать её, вызывала чувство невеселого веселья. Юджину было достаточно её сигареты, он не хотел касаться её. Не хотел уподобляться ей и лезть в её жизнь, когда она (на вполне обоснованных правах) вмешалась в его. Если он, по её словам, был сумасшедшим, то она – просто чокнутой.

Юджин не мог принять её неуверенный поцелуй, как жест отчания, потому что Маргарет не была той, у кого для отчаяния был повод. Сейчас инквизитор уступил место пятнадцатилетней девочке, теряющейся в собственных эмоциях. Если бы Фелпс мог знать, что творится в её голове.

Он вспоминал своё первое впечатление, то, что она красива, но видел перед собой только её черный комбинезон. Ничего, что связывало его с мисс Блейк, не было похоже на эпизоды светлого будущего. Его пьянил ставший резким, приблизившись, запах табака и причудливое для Юджина отсутствие духов у женской шеи.

Фелпс считал, что после её обвинений в том, что он – мыслепреступник, для её действий было схожее определение.

Они все здесь были сумасшедшими.

Юджин всё ещё чувствовал её рядом и отчетливо осознавал, что, вероятно, это можно считать подвигом – соблазнение фанатички из Министерства любви. Прол внезапно почувствовал раздражение с примесью злости. Фелпс никогда не отличался склонностью к паническим атакам или истерикам, но сейчас понимал – так больше не могло продолжаться.

Он не ответил на её поцелуй, отшатнувшись, когда ответить на него ему по-настоящему захотелось. Юджин забыл о том, что она – внутрипартиец, когда хлестко, но сдерживая силу, отвесил ей пощечину.

– Ты не имеешь право так меня подставлять, – прошипел Юджин. Он обхватил её за плечи, сдвигая в сторону и освобождая себе проход, после чего развернулся корпусом.

– Идите домой, мисс Блейк. Здесь Вам не место.

Фелпс повысил голос больше, чем следовало, но сейчас его это не заботило. [AVA]http://sg.uploads.ru/Yvcaz.png[/AVA][NIC]Eugene Phelps[/NIC][STA]лазарь[/STA]

Юджин не хотел ей ничего доказывать. Ни после того, как она обозвала его трусом, ни до этого. Но Фелпс мог сказать с точностью: он не боялся. Не страх заставил его оттолкнуть её от себя, когда любому другому, казалось, стоило бы порадоваться за открывшиеся перспективы.

Юджин не верил ей. Они, сотрудники Министерства любви, не могли пойти на это без причины – поцелуй с выходцем из пролетариата в одном из обнищавших переулков. В этом было слишком много дерзости и слишком много глупости. В это было слишком много чувств. Маргарет Блейк не походила на ту, кто верил в такое понятие, как чувства. Фелпс если и боялся, то не собственной смерти. Его выбивали из колеи её намерения, выходящие за рамки логически выверенной системы, установленной Старшим Братом.

Юджин здраво рассуждал, что если она осмеливалась целовать его, значит, испытывала, как минимум, влечение. Партия не приветствовала это. Партия не знала удовольствий кроме гордости за сызнова переделанное прошлое. За выполненный долг. То, что делала Маргарет, было мало похоже на воздаяние за все заслуги Старшему Брату. Мисс Блейк следовала инстинкту, имя которому было эгоизм. Юджин, если боялся, то почему-то боялся за неё. Он хотел, чтобы она опомнилась. Если она собиралась разрушать своё будущее, прол бы не отказался, чтобы она делала это осмысленно.

– Я ничего Вам ничего не должен, – коротко обронил он, опустив обращение, наученный на прежнем опыте. – Вы не знаете, кто я.

Отрицать, что его влекло к ней, было глупо. Если члены партии не привыкли испытывать привязанности, то Юджин относился к касте тех, кто любили и ненавидели по своей воле каждый день и для того, чтобы получить от этого удовольствие. Они делали это ради себя, а не для Старшего Брата, и именно поэтому были неспособны вызвать у него должный интерес. Когда Маргарет приблизилась впервые, он должен был отметить, что, вообще-то, был не железным. Она и без того, как ему казалось, была на редкость кокетлива для своего занимаемого положения.

Он привык подавлять чувства, когда был в партийном районе. Определять их, как бесполых, даже если они были замужем или женаты. Юджин не считал, что между мужчиной и женщиной была разница, когда им запрещали наслаждаться обществом друг друга так, как было предписано инстинктами и, если на то пошло, законами природы. Партийцы, состоящие в паре, отличались друг от друга не на больше, нежели две взятые для исследования пробирки.

Он должен был дать ей уйти, но вместо перехватил за локоть, разворачивая к себе. Микрофоны наверняка, отчасти благодаря её повышенному тону, списали её со счетов. Забавно, что, будучи слугой, Юджину не нравилось, что им пользуются. Почему-то в её исполнении это звучало оскорбительно. Он устал от её бесконечных проверок. Фелпс не был сторонником самокопания.

Он хочет знать, сколько в ней было искренности, когда целовала его и, нарушая дозволенную логику, целует её сам, стоит ей оказаться с ним лицом к лицу.  Он заставал её врасплох так, как это делала она в тот памятный день неделю назад и сейчас, удовлетворяя лишь собственные потребности. Юджин хотел верить, что назло. Но чем дольше он чувствовал её рядом, тем меньше у него это получало.
[NIC]Eugene Phelps[/NIC][STA]лазарь[/STA][AVA]http://sg.uploads.ru/Yvcaz.png[/AVA]

Отредактировано Erik Lehnsherr (2015-05-27 23:44:50)

***

Юджину не удалось сохранить душевное равновесие. Не помогло ни безвкусное пиво, ни горький и отдающий спиртом джин. Фелпс отставил его после первого глотка, презрительно поморщившись: пролетарский район явно не терял от того, что его поставки ограничивались урывками с черного рынка. У Юджина не было цели напиться до беспамятства, и он не собирался отступать от своих планов. Пожалуй, не отказался бы слегка помутить рассудок, чтобы меньше думать о том, что произошло - и чтобы меньше думать в принципе.

Он, вернулся, как обычно, в дом Хантингтона под вечер. Предполагал, что заснет под утро, и не хотел начинать общение с Роджером с нотаций о хорошем тоне и неподобающем поведении, выращающимся в опоздании.

Юджин проснулся с рассветом и разбитый, впервые с наклюнувшимся ощущением ненависти к партии, Старшему Брату, но почему-то не к Маргарет Блейк. Чувство стыда за то, что он поднял руку на женщину, как того, кто был слабее, смешивалось со злым сомнением, что стоило на этом остановиться. Он говорил, что ничего ей не был должен; не был обязан доказывать что-либо - и плевать на то, что она была из числа инквизиторов минилюба.

Юджин чувствовал досаду и растерянность из-за того, что не понимал своих действий. Пожалуй, в большей степени, нежели её. Он считал, что Блейк не могла не вести свою игру. Прол понимал, что не сможет её остановить, но не хотел становиться её частью, не попытавшись отвоевать хотя бы часть той свободы, на которую, по мнению Старшего Брата, претендовали животные – и пролы.

Юджин рассеянно застегивал пуговицы на строгом костюме с мыслями, что его тянуло к ней, и раз за разом возвращался к мысли, что тянуло, как к бракованной. Он пришел к выводу, что видел достаточно, чтобы убедиться в том, что интуиция его не подвела: Маргарет выбивалась из системы не меньше, как она считала, выбивался он. Фелпс знал, что играет с огнем, но теперь ему было интересно то, во что в итоге вылилась бы её честность. Того, что произошло в переулке, ему было недостаточно.

Юджин нашел его в гостиной, а не в постели, и на благожелательное "доброе утро" мистер Хантингтон ответил ему: "мразь", после чего кивнул кому-то за спиной слуги. Фелпс почувствовал, как ему заламывают руки, выводя из комнаты под взбешенным взглядом работодателя. Он не сразу понял, что произошло, пока не осознал, что его опрометчиво повышенный голос всё-таки вышел им боком. Пролу хотелось выругаться в лучших традициях старояза, но, посчитав, что и без того наговорил достаточно, пролетарий сдержался.

Хантингтон, вопреки ожиданиям Фелпса, почтил его присутствием снова, когда Юджина впервые втащили куда-то помимо общего "обезъянника". Он не думал, что глава полиции мыслей будет заниматься им лично. Пожалуй, это можно было бы считать честью, но Фелпс, как ни старался, не мог похвастаться преданостью чужому ремеслу.

Роджеру, впрочем, всё-таки стоило сказать спасибо: пусть претензии и вызвали у Юджина удивление (что сыграло ему отчасти на руку, ибо удивление выходило непритворное), обвинения в оскорблении члена Внутренней партии позволяли пресечь мысли о том, что Маргарет пытали в соседней камере. Он думал, когда ему позволяли, что стоило сдать её. У него не было причин не потянуть её за собой, ибо в его срыве была виновата она. Фелпс отмел эту мысль быстрее, чем ему, как пролу, соблазненного партийкой, следовало бы; Юджин понял, что не смог бы жить с тем отвращение себе, на которое обрек себя, претворив в жизнь подобный план.

Всё закончилось слишком неожиданно. Фелпс не сразу понял, что допрос прекратился. Несмотря на то, что Хантингтон хоть и зверствовал (Юджин мог понять его задетую гордость), но, следуя протоколу, всё ещё старался держать себя в руках, голова гудела. Фелпс растерянно облизнул обветренные губы, когда осознал, что остался наедине с Маргарет Блейк. Снова. Это начинало мало походить на забаву.

Он пренебрег благодарностями и привычно поймал взгляд светлых глаз. Юджин по-прежнему не понимал её действий и считал, что она начинала сводить его с ума. Фелпс искал подходящие слова, но в результате нашел всего одно:

– Зачем? – он говорил сипло, но предпочитал не повышать голос, боясь остаться без него вовсе. Он думал, что с их первой встречи она разрушала его жизнь – и, почему-то, он знал, что чувствует к ней за это благодарность.[AVA]http://sg.uploads.ru/Yvcaz.png[/AVA][STA]лазарь[/STA][NIC]Eugene Phelps[/NIC]

Отредактировано Erik Lehnsherr (2015-05-28 23:49:39)

Юджин наблюдал за ней молча, собирая действительность по осколкам. Принял, как должное, то, что она отключила телеэкран, и подумал, что она подставляется. Сейчас они вышли из воды сухими, но тенденция, что мисс Блейк продолжала исправно желать приватности наедине с пролом, не могла долго оставаться незамеченной. Кроме того, Фелпс не думал, что его жизнь вскоре спустят на самотек. Если до этого Хантингтон был оскорблен поведением своего слуги, то сейчас из-за последнего оказался унижен. Юджин не верил, что глава полиции мыслей смирится с поражением и будет желать пролу жить долго и счастливо. Не в условия нынешних реалий. Он не сомневался, что за ним придут снова, и прозорливой Маргарет рядом не окажется. Казнь при Старшем Брате всегда была лишь вопросом времени.

Меркантильность была партийке к лицу, но ее ответ не прояснил происходящее ни на йоту. Не среагировав на чужие слова, Юджин несколько секунд растерянно смотрел на появившийся перед глазами стакан воды, после, протянув руку, сделал несколько небольших глотков и вернул его на место; дело было не в скромности, но неуверенности, что организм обрадуется большему количеству. Он не мог понять, ощущает ли жар, но чувствовал жжение там, куда приходилась рука Хантингтона немилосердная.[ava]http://sg.uploads.ru/Yvcaz.png[/ava][nic]Eugene Phelps[/nic][sta]лазарь[/sta]

Фелпс не мог сказать, что допрос был невыносимым, как в вопросе психологического, так и физического натисков. Прол знал, что рано или поздно это должно было случиться. Сейчас, в очередной раз за последнюю неделю, ситуация отдавала сюрреализмом, потому что ему не верилось, что все закончилось, едва начавшись. Стоящая перед ним Маргарет, однако, была лучшим тому доказательством. Он понимал, что больше не мог считать ее палачом, но не знал кем, если не палачом, ее считать.
Он заметил несколько знакомых имен на разбросанных листах до того, как женщина собрала их в папку и убрала с глаз долой. Прол понимал, что он должен был лежать в ее ногах за спасенную жизнь, но не переставал циклиться на мысли, что за него на плаху отправился кто-то другой. Такой же, как он - прол. Юджин отличался самолюбием, насколько свойственным, настолько и несвойственным людям своего сословия, но сейчас не мог принять то, что его жизнь внезапно стала стоить больше, чем чья-то еще. Он думал, что ее, видимо, привлекал тот образ труса, в котором она пыталась обвинить его в переулке. Фелпс почувствовал, что его мутит от того, как безвозвратно вышла из-под контроля его жизнь - и смотрел, как она стояла перед ним, невозмутимая. Юджин отчетливо осознал только сейчас сколько крови было на ее руках. Поймал себя на том, что смотрит на чужие губы, и, отведя взгляд, понял, что ему не было до этого никакого дела.

Он не боялся ее. Он, при всей выдержке, боялся себя таким, каким становился рядом с ней.

Прол подумал, что если она не хотела отвечать на его вопрос, он ответит за нее.

- Вы привязываетесь ко мне, мисс Блейк. Вы понимаете это? - он говорил негромко, но хотел, чтобы она его услышала. Хотел, чтобы она испугалась того, что делает, сейчас, а не тогда, когда игра зайдет для них обоих слишком далеко. Если уже не зашла.

Юджин вернулся мыслями к ее вопросу стихийно потому, что снова вспомнил Роджера и задумался о том, мог ли он считать спальню в просторном особняке своим прибежищем, как делал до этого. Здравый смысл подсказывал, что вряд ли. Даже если Хантингтон наступит себе на горло и снова пустит его через порог, жизнь Фелпса в его доме вряд ли будет прежней. Если его не уволят, он постарается уйти сам.

- Могу, - мужчина коротко кивнул и повторил снова, словно читая, как мантру: - Я могу идти сам.
Потому что её суетливость уберегла его от продолжения карательного аттракциона.

Вероятно, она заслуживала элементарной благодарности.

- Простите, - вдруг сказал Юджин и заглянул в светлые глаза; ему еще приходилось заставлять себя фокусировать взгляд, - за то, что я Вас тогда ударил.

Его сбивали с толку перемены в её настроении. Прол знал человеческую натуру, но Маргарет всегда шла вопреки, игнорируя классические нормы поведения. Юджину приходилось напоминать себе, что, по сути, для мисс Блейк это было нормально: члены партии не были лучшими образцами, что подчинялись каким-либо шаблонам людского взаимодействия. Теория об отсутствии чувств у "жрецов" системы Старшего Брата, к сожалению, не вязалась с тем, как Маргарет поспешно отводила глаза, когда он пытался поймать её взгляд.

Фелпс внезапно подумал о том, что Старший Брат презирал их, пролов, потому что не мог контролировать, а раз не мог контролировать, то потому, с тщательным пренебрежением, боялся. Возвращаясь в рамки микрокосма, Юджин мог сказать, что они с Блейк представляли из себя рабочую модель восприятия между членами партии и пролетариатом, запертых в собственной бедности и апатии, как в резервациях: страх появлялся тогда, когда представитель чуждой касты вмешивался в жизнь другого больше, чем то предписано законами неравенства скрупулезно выстроенной системы.

Фелпс на редкость спокойно принял как её "хватит", так и обвинение в бреду. Насчет последнего, впрочем, прол спорить не собирался. По крайней мере, не до того момента, как всё обдумает: он бы, пожалуй, не удивился, если всё происходящее на самом деле было последствием белой горячки.

Ему нравилось, как её вера в двоемыслие причудливо сочеталась с тем, что она (отдавая, видимо, отчет в содеянном) позволяла себе на протяжении последних суток.

Юджин успел заметить её сомнение, когда он упомянул собственную самостоятельность в качестве последствия допроса, но оставил её без внимания. Маргарет сочла нужным пренебречь его высказанным мнением. Он вполне мог проигнорировать невысказанное её. Тем более, когда ей вряд ли светило побывать в его шкуре – прол хоть и можно было считать белоручкой, потому что он работал в щадящих условиях, но, так или иначе, Юджин точно знал то, о чём он говорил, когда заявлял о способности добраться до дома на своих двоих.

Фелпс в очередной раз растерялся, когда она пододвинула к нему листок бумаги. По инерции, конечно, перенял канцелярию, но так и не смог понять логику её действий. Её нотки, когда она запретила ему возвратиться к Хантингтону, снова выбивалась из образа недоступной, фанатичной Маргарет Блейк, к которому она стремилась.

У него было к ней слишком много вопросов и от очередного, казалось, рисковала пойти кругом голова. Юджин убедился в том, что рядом с Маргарет ему не удастся почувствовать под ногами твердую почву. Он был в постоянном – и обещающем быть болезненным – падении.

Прол так и не отложил в сторону пишущую принадлежность, не разрывая зрительного контакта:

– Я не считаю, мисс Блейк, что Вам стоит его знать, – он продолжил, не размениваясь на церемониальный переход.

– Вам стоит включить телеэкран. Вы злоупотребляете своим положением. [AVA]http://sg.uploads.ru/Yvcaz.png[/AVA][NIC]Eugene Phelps[/NIC][STA]лазарь[/STA]