Мир казался Чарльзу непривычным. Непонятным и странным, а еще отчасти враждебным. Отсутствие возможности знать наверняка, что происходит в головах людей, обескураживала. Он привык к тому, что ему не надо прилагать усилий, чтобы понять других, и теперь чувствовал себя ни на что не способным. Ощущения, будем честны, не из самых приятных.

Ему понадобилось достаточно времени, чтобы привыкнуть к тишине. К отсутствию чужих мыслей, страхов, надежд, воспоминаний. Он словно снова был в шестидесятых, когда сам отказался от своих способностей, чтобы не чувствовать чужой боли. Разница была в том, что тогда – это было его решение. Не лучшее, далеко не то, которым он гордился, но оно, что бы тогда ни говорил Эрик, помогло ему сохранить рассудок.

Сейчас его не спрашивали. Жизнь повернулась так и предлагала ему с этим свыкнуться и принять, вот только от смирения не осталось ничего. Чарльз не был собственником, не был эгоистом, но ревностно оберегал то, что было его частью и составляло всю его жизнь.

Ему казалось забавным, что это произошло сейчас – на старости лет; семьдесят пять это не тот возраст, когда ты готов начать жизнь с чистого листа. Он к этому был не готов и до конца еще не верил, что это действительно происходит.

Еще он не верил в то, что снова мог ходить. Проведя больше половины жизни в коляске, он, по ощущениям, словно учился делать это заново. В отличие от этого, новый-старый внешний вид его оставил практически равнодушным. Чуть поразмыслив, он прикинул, что примерно так выглядел где-то в свои тридцать. Отросшие волосы и не такая уж легкая небритость выдавали в нем Чарльза, пившего беспробудно почти полные десять лет. Он привел себя в порядок, вспомнив, что на дворе далеко не семидесятые, и что ему уже совсем не тридцать.

Чарльз не хотел признаваться себе, что ему немного страшно. Что он, готовый понять и принять многое, не способен был принять себя таким.

Он пришел в школу как гость. В школу, которую сам же основал, но сейчас имел к ней отношения меньше, чем кто-либо. Он был благодарен Эмме за то, что она взяла на себя управление и что выжившим мутантам было куда пойти. Услышав, что их осталось всего сто девяносто восемь, он почувствовал ком, застрявший в горле.

Эмма оказалась одной из немногих, кто помнил, что произошло. Она же рассказала ему обо всем и отыскала Эрика. По ее словам, он тоже лишился сил.

Он отправился в Лос-Анджелес на следующий же день. Не был уверен, что вообще готов к этой встрече, но не хотел медлить, волнуясь за друга. Ему казалось, что Эрик воспримет отсутствие способностей куда болезненнее. Он никогда не разделял его взглядов о превосходстве мутантов, но сейчас чувствовал, что в них было рациональное зерно. По крайней мере, обычная человеческая жизнь ему не нравилась. Он чувствовал себя беспомощным.

Чарльз стоял перед дверью в квартиру друга, впервые не зная, что сказать и что вообще должен говорить. Еще он впервые чувствовал злость, смешанную с волнением, но все же злость за то, что Эрик не смог остановить свою дочь. И злился еще больше, понимая, что у него не было ни единого шанса это сделать.

Он не сдержался от того, чтобы удивленно вскинуть брови, когда дверь, после долгого звонка, все-таки открылась, и на пороге показался друг почти на пятьдесят лет моложе положенного.

- Здравствуй, Эрик. Новая жизнь пошла тебе на пользу.

Отредактировано Charles Xavier (2015-05-18 01:46:41)

Чарльзу нужно было время, чтобы привыкнуть к нынешнему виду Эрика. К своему он отнесся более равнодушно, но глядя на друга не мог выбросить из головы события тех лет – слишком яркими были воспоминания, подкрепленные его новым обликом. Несмотря на то, сколько времени прошло, и на то, что он давно простил, пусть и не принял то, к чему все эти годы шел Магнето, вспоминать события минувших дней было снова неприятно. Ксавье прекрасно обошелся бы без них, но это, видимо, было очередной платой за вернувшуюся молодость. 

Он не стал зацикливаться на неприятных мыслях, проходя вглубь квартиры. Откровенно говоря, был раздражен, хоть и не собирался перекладывать даже часть ответственности на старого друга, но злился по необъяснимым причинам.

- Ты все также проницателен, мой друг.

Его выводила из себя, помимо всего прочего, мысль, что они оба оказались без сил сейчас. Когда творился хаос, и когда два сильных мутанта не оказались бы лишними. Он боялся, что рано или поздно оставшихся мутантов попробуют перетянуть на свою сторону если не одни, то другие. Чарльз не хотел войны для своих детей и не сомневался в способностях Эммы, как и отчасти не сомневался в том, что она не станет ввязывать их в происходящее, но хотел быть уверенным, что сможет защитить их сам.

Ему было бы спокойнее, окажись без сил хотя бы лишь он один. Эрик не был образцом святости, и мало кто в здравом уме мог бы положиться на него в этом вопросе, но Чарльз не сомневался, что он будет защищать мутантов, как Братство, так и учеников Школы, если возникнет необходимость.

Мужчина усмехнулся на комплимент, вспомнив отношение друга к его длинным волосам, которые он отстригал, лишь когда переставала спасать отмазка про хиппи и семидесятые. В таком виде и без цветастой рубашки он выглядел, конечно, презентабельнее, но и Эрик выглядел куда лучше без своего дурацкого плаща и шлема.

Ему было интересно, как долго Эрик живет здесь. Отчего-то квартира не создавала ощущение обжитой и вряд ли вызывала в своем жильце трепетную к себе любовь. Вряд ли он жил здесь ранее, но оказался вынужден осесть хоть где-то, пока был лишен способностей.

Они прошли на кухню молча, Чарльз не хотел разговаривать в коридоре, а Эрик предпочитал не сыпать вопросами. Устроившись на стуле, Профессор по вернувшейся привычке оглядел стол в поисках пепельницы, и вздохнул, не приметив ее. Не то чтобы он сильно возражал против привычек молодого тела, но это доставляло некоторые неудобства. Да и бросил он целую жизнь назад и не думал, что вернется к этому снова.

- Эмма сказала, что ты тоже лишился способностей. Их осталось всего двести, тех, кто их сохранил.

Чарльз не хотел давить на больное, но не видел смысла тянуть с разговором, ради которого он сюда пришел. Эрик заслуживал получить ответы на вопросы, которые наверняка занимали его в последнее время.

- Ванда постаралась, благодаря твоим шикарным методам воспитания, после того, как ты убил Пьетро.

- Он жив, - Ксавье добавил это быстро, ловя взгляд друга, - прежде чем очистить мир от мутантов, она его воскресила.

Отредактировано Charles Xavier (2015-07-06 00:05:35)

Чарльз не хотел делать ему больно, когда говорил о двух сотнях, но испытывая недовольство от происходящего и от него в том числе, позволил себе забыть о том, какую реакцию это вызовет у друга. Боровшегося за них ничуть не меньше, чем он сам, но выбиравшего способы, которые профессор не мог принять.

Он смотрел на Эрика, отчасти растерянного от полученной информации, и думал, что, пожалуй, стоило быть тактичнее. Не ему одному приходилось туго без способностей, и он понимал, что они значили для друга, вряд ли представлявшего себе жизнь без них. После всех его рассуждений о новом витке эволюции и их превосходстве, потерять то, что отличало его от людей, было жестокой насмешкой. А уж потерять это из-за родной дочери, должно было быть вдвойне неприятно.

Чарльз не мог справиться со своим раздражением, не позволявшим ему сейчас говорить с другом мягче, но осознавал, что вряд ли помогает тому, а лишь делает только хуже.

- Никто ничего не помнит, Эрик. Только несколько мутантов, среди них и Эмма. Она рассказала мне об этом.

Причин не доверять ей у профессора не было – рассказ, как ему показалось, доставлял мало удовольствия ей самой, обеспокоенной теперь тем, как обеспечить безопасность выжившим. Он уходил от нее подавленный, потому что ничем не мог сейчас помочь.

- Я знаю, почему ты убил Пьетро, - Чарльз пожалел вновь об отсутствии пепельницы, намекавшей, что его старый друг не начал курить, даже обретя новую жизнь, хотя от подобных потрясений грех было не потянуться к сигаретам, - он уговорил Ванду создать реальность, в которой у каждого исполнились мечты.

- Ты, мой друг, был правителем Геноши. Особой королевских кровей.

Ксавье не сдержался от озорной улыбки, пусть она была и неуместна. Он с удовольствием бы посмотрел на то, как правит Эрик, но ему приходилось довольствоваться рассказами Эммы. К слову, как выяснилось, своими глазами он этого тоже не видел – он пропал вместе с Вандой, когда супергерои явились убить ее.

- Лайла, девочка-мутант, вернула тебе память, а ты, когда понял, что натворил Пьетро, был в ярости. Дальше ты знаешь: Ванда вышла из себя, после того, как ты убил ее брата, и вернула, все как было, но большинство из нас лишилось сил.

А они с Эриком еще и как минимум лет сорока, блестящей лысины и благородной седины. Чарльз не был против, но предпочел бы, чтобы способности остались на месте.

- Она решила, что больше никаких мутантов, потому что от них – нас – сплошные проблемы.

- Мне покурить в окно, или у тебя случайно завалялась где-нибудь пепельница?

Чарльзу показалось, что он ослышался. Не сдержался от недоверчивого взгляда, когда друг заговорил об убийстве собственной дочери, и с трудом дослушал его до конца. Он поймал себя на мысли, что отчасти Ванда была права – от них всех проблем было больше, чем они могли найти решений, а те решения, которые порой предлагали, могли стать катализатором более ужасных последствий.

Он понимал, чем руководствовались супергерои и мутанты, когда голосовали, решая дальнейшую судьбу Ванды. Она была опасна, плохо контролировала себя, а вследствие этого – свои способности. Большая сила влекла за собой большую ответственность, которую Ведьма, к сожалению, порой не осознавала, руководствуясь собственными мечтами и прихотями, не умея, а порой и подсознательно не желая справляться с эмоциями. Чарльз не возлагал на нее за это вину. Она была ребенком с не самой простой судьбой, к которой она, пожалуй, не была готова. Большая ответственность была не только на ней, но на каждом из них, кто пытался ей помочь, и кто в последствии решал ее судьбу.

Он мог понять Эмму, желавшую избавиться от Ванды, чтобы обезопасить себя и всех остальных. В этом был здравый смысл и сухой расчет, правильный, как часто бывало, когда дело касалось Белой Королевы, с точки зрения логики. Чарльз относился к подобной логике с большой неприязнью.

Он чувствовал сейчас неприязнь к такому Эрику. Пренебрегающему элементарными эмоциями и чувствами, любовью к дочери и банальным состраданием, ради высшей идеальной цели. Чарльз не считал, что на войне были хороши все средства, как и не считал, что Ванда заслуживала такой участи. Ей нужна была помощь, и они со Стрэнджем готовы были пытаться дальше.

Ксавье встал резко, не скрывая, в общем-то, своего раздражения. Отошел к окну, открывая его нараспашку. Май был теплым, но под вечер становилось прохладно из-за ветра. Это было к лучшему, потому что ему нужно было остыть, потому что он уже давно, несколько десятков лет не чувствовал такого раздражения по отношению к другу, словно им действительно было по тридцать, а Куба была совсем недавно.

Чарльз вытянул сигарету, сбросив пачку на подоконник, и щелкнул зажигалкой. Получил мелкое моральное удовлетворения, потому что знал, что Эрику это не нравится. Слегка, впрочем, устыдился собственной вредности, не понимая, почему с молодым телом вернулась и мальчишеская дурость, перекрывавшая весь жизненный опыт, мудрость и что там еще было.

- Ты себя слышишь, Эрик? – мужчина говорил резко, считая, что друг не отдавал себе отчет в том, что говорил, - ты обвиняешь меня в том, что я не дал тебе убить дочь?

Он повысил голос, чувствуя с трудом преодолимое желание встряхнуть Леншерра. Да, у них были проблемы, да, этого можно было избежать, но это была его дочь, не желавшая никому зла.

- Ванда не хотела этого – чтобы другие страдали, так чем же, по твоему мнению, она заслужила смерть? В особенности, от рук отца.

- В таком случае, стоило бы убить и меня – возможно, я помогал ей создать тот мир, но Эмма не может сказать точно. Ты действительно считаешь убийство выходом?

Чарльз  перевел взгляд с друга, затягиваясь и выдыхая дым в окно вновь. Пытался успокоиться, но не мог. Либо же за столько лет так и не принял методы Эрика, либо они начинали снова идти по тому же пути понимания и принятия.

- Я бросил в тридцать семь. По всей видимости, мне сейчас меньше, -  он вернулся к этому внезапно, желая на что-то отвлечься, пусть даже на шпильку друга. Курение было тем, что он принял в себе спокойнее всего, отнесясь философски равнодушно к его наличию.

Сделав еще пару затяжек, он, за неимением пепельницы, выбросил остатки сигареты в окно.

- Я не давил на тебя, Эрик. Не заставлял оставить ее в живых. Если ты помнишь, я сказал, что ты позволишь ей жить дальше, если действительно любишь ее. Ты сделал свой выбор, решив, что она тебе дорога, так почему же ты отрекаешься от этого сейчас?
[AVA]http://savepic.su/5820368.png[/AVA]

Отредактировано Charles Xavier (2015-07-11 21:25:19)

Чарльз подумал, что в общем-то понимал его. Понимал и не понимал одновременно, но ясно осознавал, что друг имел в виду, говоря о том, что Ванда заслужила мир. Проблема была лишь в том, что телепат не признавал и не хотел принимать подобных методов, искренне веря в то, что иной выход был всегда. Для того, чтобы обрести покой, требовалось время и силы куда большие, чем многие обладали. Он верил в дочь друга и в то, что ей их хватит, как верил всегда в самого Эрика, пусть тот на протяжении стольких лет пытался отрицать это.

Ксавье чувствовал его разочарование и тоску от отсутствия способностей. Даже не имея возможности влезть в его голову, он мог понять, что тот испытывал. Сейчас они в этом были схожи. Мир резко тускнел и казался серым без того, что они могли раньше. Мужчине казалось, что их лишили львиной доли ощущений, которые они привыкли брать от окружающего их мира.

Он не думал об этом основательно – о том, как вернуть способности. За прошедшее время его волновало лишь желание найти друга и убедиться, что с ним все в порядке. Отчасти – испытывая на него злость, но все же никогда всерьез. Он знал, что Эрику в любом случае будет нелегко принять произошедшее.

- Я хотел найти для начала тебя.

Чарльз обернулся к другу, докурив. Молчал какое-то время, раздумывая над возможными перспективами. Единственное, что он знал точно – что они оба не могут позволить себе оставаться без способностей и дальше, потому что несут ответственность за других, перекладывать которую они вряд ли желали оба.

- У нас не так много вариантов, - мужчина проговорил задумчиво, не сводя взгляда с Леншерра, - мы можем разыскать Ванду и попробовать убедить ее помочь нам. Возможно, она может это сделать, но я не уверен, как и не уверен в том, что она захочет.

На самом деле Чарльз не знал, как отреагирует его дочь на их появление. Если верить Эмме, особой трепетной любви к отцу она сейчас питать не могла. Об их связи с Пьетро знал и он, и Эрик, и, пожалуй, профессор не хотел знать, что она испытала, когда отец убил ее брата.

- Есть второй вариант. Можно обратиться к Стивену Стрэнджу, вряд ли он откажет. В любом случае, иных идей кроме магии у меня нет.

Говоря откровенно, Чарльз не имел ни малейшего представления, как магия в целом может им помочь, однако не сомневался в способностях Стрэнджа. Он видел чудеса, которые тот творил, от которых в прямом смысле захватывало дух даже у него, и верил, что тот может сотворить маленькое чудо и для них. Особенно в свете происходящего в стране, когда им их способности были необходимы как воздух, и они все это понимали.

Ксавье колебался с пару мгновений, но все же задал вопрос, интересовавший его с тех пор, как он впервые услышал об инициативе правительства.

- Что ты думаешь об Акте? И не говори «я же говорил», иначе я отправлюсь возвращать способности без тебя.