Медленный, очень медленный, за-тор-мо-жен-ный, глухой и гулкий стук колёс. Поезд в узком, до краёв наполненном водой ущелье. Едет. Ползёт упрямо, багрово-мрачно, сизо-устало. Белёсо. Бликует выпуклым влажным стеклом. Низкий рокочущий звук обтекает и протекает насквозь. У звука есть цвет, много цвета. Цветов. Разных. Есть запах. Сложный, бело-железный, адриатически-горьковатый - похоже на вкус побывавшей в крепком уксусе, наскоро ополоснутой ложки.
После наркоза первым всегда возвращается слух.
В слух умещаются все остальные чувства.
Слух умещается в неторопливый ток крови, пунктиром расчерченный медленным, за-тор-мо-жен-ным стуком сердца.
Если открыть глаза, сходство с поездом только усилится - в такт неизбывному перестуку в ушах будет плыть и качаться мир, как за мутным, пыльным окном потасканного жизнью вагона.
Баки знал это ощущение до мелочей, до последнего штриха. До лёгкого колотья в пальцах, когда поезд реальности трудно, надсадно скрипя колёсами и поршнями выбирается из потустороннего ущелья, натягивая плёнку междумирья, идущую мелкими трещинами, разрывами, взрывами новых и новых звуков, капелью рассыпающихся где-то в затылке.
Сколько раз он приходил в себя на больничной койке после ранений, на лабораторном столе после заморозок, каких-то экспериментов? Сколько раз наркотический сон возвращал его миру неторопливо, словно бы нехотя? И слава богу, что его хотя бы никогда не тянуло блевать после очередного наркоза.
Стук в ушах постепенно истаивал лёгким дымком разрозненных отупело-медлительных мыслей. И осторожными мягкими лапами хищной кошки, крадущейся по грани сонной одури и яви, в сознание вплеталось внятное чувство присутствия рядом чьего-то дыхания. Тёплого, чуть тревожного и беззащитного. Странно. Баки не знал никого, кто мог бы дышать вот так. Словно ребёнок, поймавший в ладони белый комочек легчайшего тополиного пуха и до судорог в животе страшащийся потерять под внезапным порывом ветра, так и не успев загадать самое важное в жизни желание.
Глаза пора было открывать.
И...
- Наташа? - голосовой аппарат предсказуемо оказался не готов к активному применению. В горле стояла какая-то дрянь, и звук вышел гортанно-сиплым, тут же сменившись сдавленным кашлем. Лёгкое напряжение живота и груди моментально отозвалось тянущей болью - скоро понадобится новая доза. Скрыть удивление в голосе Зимний даже и не пытался. Да и зачем? Оно было более чем уместно. Решётки на окнах явственно намекали, что он здесь точно не на правах почётного гостя, видимо, это - ЩИТ, и что бы там ни вспомнила Вдова посреди массовой бойни на химзаводе, она всегда была умной девочкой, и рисковать репутацией, без того шаткой на фоне недолгого пребывания в Сопротивлении, а потом и у скруллов, по логике не должна была. А ведь это был риск, ой риск - с такими кружищами под глазами, свежими бинтами и даже, кажется, гипсом сидеть в палате интенсивной терапии у постели бессознательного арестанта. Впрочем, если это бдение было санкционировано руководством...
Но она улыбалась - задумчиво и ускользающе-нервно, вытягивая из памяти смутные полуосознанные впечатления от подслушанного дыхания. И ей так пугающе верилось, что возникала потребность сказать что-то вроде: не надо, глупая, это ничем хорошим не кончится, посмотри - я хреновый привет из прошлого с невзъебенным комплексом вины и перспективой осесть где-нибудь в одиночной камере до конца своих дней, оно тебе надо?
- Овощаю себя ощущем, - вместо всего того, что хотелось сказать ей на самом деле, горстка иронии и усмешка больше в глазах, чем губами. Может быть к дьяволу все эти думы о том, кем он был, кем он стал, и достоин ли он жизни как таковой, не говоря уж о чём-то большем? Собственно, в чём вообще разница между убийствами на службе США и убийствами же во имя СССР? В том, что первые он совершал на войне абсолютно открытой, и враги явственно отличались цветом формы и наличием оружия в руках? Однако... если подумать, сколько фашистов по сути не были бесчеловечными уёбками, а просто служили своей стране? А среди тех, кого он ликвидировал по приказу Советов, много ли было по-настоящему, в полной мере невинных? Всё относительно. И Наташа, как ни крути, девочка не только умная, но и взрослая. Раза в два, наверное, старше его самого... вот же безумная арифметика. Что бы ни диктовали факты, но для Зимнего Солдата она по-прежнему была той же девчонкой с лохматым осенним хвостиком. Может быть ставшей гораздо опытнее, опаснее, битой всеми ветрами земного шара, и всё равно - прежней. И если отказывать в праве на жизнь самому себе, то что же сказать про неё? Кем считать эту тёмную рыжесть, за узким и белым плечом которой стояло, быть может, ещё больше демонов, чем за его бионическим?
Ради неё стоило попытаться найти в себе если не Баки, то Джеймса Барнса. Того, кого она только ей ведомым образом видела вместо руин, которыми он ощущал себя сам. Видела и никому не подвластной магией интонаций, улыбок, взглядов и ничего не значащих, вроде бы, слов будила забытое, по кирпичику собирала, казалось бы, безнадёжно осыпавшиеся стены, мосты, галереи. И под лиственным взглядом было немыслимо не отозваться, не начать вместе с ней собирать самого себя на оставшемся от былого обветренном пепелище. Женщины - удивительные создания.
- Варшава? - как же он был благодарен ей за влитую в губы воду. Сразу же стало намного проще ворочать едва ли не напрочь отсохшим, противно горчившим у корня языком.
- Руки тебе надо было в узел завязать после Варшавы. И почему я этого не сделал? - судя по сокрушённому вздоху можно было подумать, что Барнс и впрямь до сих пор жалел, что когда-то не удостоил весьма накосячившую ученицу знакомства с альтернативными методами воспитания. Но глубже обозначившаяся сеть мелких "смешливых" морщинок у глаз куда громче кричала: ничуть не жалел. Ни тогда, ни сейчас.
Варшава. Май пятьдесят шестого. Глупо же она тогда попалась.
А день был солнечный. Чуточку ветреный. Пахло вчерашним дождём и цветами на клумбах.
Сквер. Точно, это был сквер, где любил вечерами гулять, клея девушек в меру лёгкого поведения их объект. Солнце уже повернуло к закату, и в его плавленых, густо-золотых лучах Наташа казалась совсем ещё школьницей - яркой, шальной, ненавязчиво вызывающей, чем-то похожей на крепкое хрусткое яблоко с красным бочком и задорно торчащим листиком у черешка. Именно то, на что их объект просто обязан был клюнуть.
Ну а он? Он был, пожалуй, студентом - встрёпанной творческой личностью в вытертых джинсах, мятой рубашке и ещё более мятой ветровке, грубых ботинках с ободранными носами. Быть фоном, не привлекать внимания больше, чем нужно. Да, он отлично справлялся с задачей. Лихо бренчал на раздолбанной до пиздеца гитаре и не отсвечивал - один из многих таких же дарований ежедневно забредавших в этот сквер. Пальцы левой руки чуть странновато смотрелись в перчатке, но кто поймёт этих уличных музыкантов с их переменчивой модой? Он сидел на бордюре, драл струны, а перед ним на асфальте лежал аккуратно закрытый гитарный чехол. Поверх чехла - шляпа. В шляпе - мелочь. В чехле - оружейный разврат.
Время шло, и вот-вот уже должен был появиться объект - чуть лысоватый крепкий мужик лет сорока, непременно одетый с иголочки, с цепким взглядом, и по-особому добродушный, как сытый тигр. С лёгким масляным блеском глаз при взгляде на симпатичных девчонок. С мало заметным простым обывателям штатом охраны. С тоненькой связкой секретных писем в бумажнике, по старинке считавший собственный потайной карман самым надёжным сейфом.
Их задание было несложным. Попросту выкрасть бумажник. В общем-то, дело было Наташиным, Барнс был по большей части только прикрытием, если вдруг что. Но сейчас, глядя как рыжая, звонко-заливистая нимфетка кружится в лёгком танце, изредка подхватывает шляпу с мелочью и с намекающей хитрой улыбкой подсовывает её прохожим, он чувствовал смутное беспокойство. Не за исход операции. За неё. За тонкие запястья, круто завитые рыжие локоны, едва прикрытые широкими складками юбки колени. Это было первое её задание. Она была первой его ученицей. Он в ней не сомневался, но всё же... мало ли что.
Слишком красивая. Она была слишком красивая, и потерять её из-за какой-нибудь глупой случайности Зимнему не улыбалось. Может быть стоило повременить, натаскать получше, поконкретнее... хотя куда уж лучше?
Резко тряхнув головой, он коротким усилием выбросил из головы лишние мысли.
Простые аккорды звенели в вечернем воздухе.
Всё просто обязано было быть хорошо.
[AVA]https://img-fotki.yandex.ru/get/4104/99312310.c/0_c5297_4a17124c_orig[/AVA]

Отредактировано Bucky Barnes (2015-08-11 18:46:14)

"Непредвиденный поворот событий" - так называлось происходящее по-умному.
"Блядство", - мысленно выдал менее умную, но более точную характеристику Барнс.
Этюд со шляпой был, что называется, неплох в теории. Но практика, читай - суровая правда жизни, вносила свои крайне вредные для успеха мероприятия и здоровья его участников коррективы. И вот, вместо успешно завершённого задания - хлёсткая, звонкая пощёчина, отвешенная объектом горе-воровке. И мгновенно подобравшаяся охрана. И растерянные обыватели вокруг. И парочка молодых солдат, незадолго до этого весело болтавших с милой рыжей девочкой, уже по-джентльменски спешат на помощь даме. Десятки любопытных взглядов. И все - на Романову. Равно как и внимание объекта. И солдатики очень вовремя, аккурат чтобы занять охрану и зрителей, требуя объяснений за мордобитие бедной девушки. До студента ли с гитарой в этакой суете? Нет, о нём, конечно, вспомнят. Но пара минут - более чем достаточно.
"Дура", - мрачно резюмировал Джеймс, закинув на плечо гитару, подхватив за ручку футляр и мгновенно растворившись в пёстрой весенней толпе. Устроить перестрелку в парке было заманчиво, но непрофессионально. Другое дело - где-нибудь в узеньком переулке. Главное, чтобы Наташа не запаниковала и удержала образ перепуганной мелкой воровки. Кошелёк у неё, разумеется, найдут, но калечить или, тем паче, убивать сразу и при свидетелях не станут. Повезут "на квартиру" - там можно потолковать по душам, долго и со вкусом. Обсудить причины посягательства на чужую собственность, возможность принадлежности к шпионским кругам и личность без вести пропавшего дружка. Везти, конечно, будут осторожно, стараясь не привлекать внимания. "Квартира" - штука такая, спешить туда как на пожар не следует. В общем, пока суд да дело, он как раз успеет занять хорошую позицию. Всё нормально.
Поворот. Ещё поворот. Вежливо уступить дорогу пожилой благообразной паре. Барнс непринуждённо лавировал среди прохожих, рассеянно улыбаясь встречному ветру. Обычный студент, возвращающийся с прогулки - на носу сессия, но пройтись по вечерним улицам, кто бы сомневался, куда важнее. Ничего примечательного. Разве что гитара на плече вместо чехла. Ну так студенты - существа по определению слегка придурковатые.
Улыбаться. Легко и чуть похерестично. Идти не быстрее, чем ходит мирный городской молодняк. Благо, юность сама по себе легконога и никого не удивляет шустрыми шагами. Успеть не составит труда, верно? Не беспокоиться... чуть сложнее. Когда выполняешь задание мало что не один, так ещё и не с опытной боевой группой, а с собственной зеленоватой ученицей, оказывается, это... эммм... немного волнительно. Понятно и предсказуемо, но недопустимо. От этой эмоции нужно было срочно избавиться. Сбросить её, как ненужный балласт. Никаких личных привязанностей - правило существует не просто так. Мудрое правило. Только вот выполнимое ли?
Узкая старая улица. Здесь даже в пиковые часы массовых возвращений с работы почти никого не встретишь. А сейчас, несколькими часами позднее, тем более. Тишина. Сумерки. Первые освещённые окна. Зимний свернул в темноватый подъезд основательной двухэтажки и наконец дал волю давно пружинившим ногам - бесшумным волчьим бегом взлетел на чердак, приоткрыл окно и откинул крышку гитарного футляра. Винтовка, пара гранат, пистолеты. Пожалуй, этого будет достаточно.
Главное - чтобы Романову не сорвала с катушек первая неудача, и она не наделала глупостей. Одной на сегодня вполне достаточно. И когда всё закончится, он всенепременно открутит ей руки по самые уши. И пусть она ещё спасибо скажет, что не голову. За ненадобностью. Всё равно она ей нихрена не думает. Жалкий вид нищей девочки, когда воруешь бумажник - слишком непредусмотрительно для шпиона. И нет, никаких скидок на то, что всё предусмотреть невозможно, он делать не собирался. Возможно или нет, в их деле это не оправдание. Никакого права на ошибку их профессия не предусматривает. Точка. Жаль только, мастером самообмана Джеймс никогда не был, и вынужден был признавать, что ни смотря ни на что в душе плело тонкую паутину то самое недопустимое, лишнее беспокойство за рыжую идиотку.
Шум мотора. Ближе.
Закрепив на лице респиратор, Джеймс вскинул винтовку.
Машина катила неторопливо, как Зимний и ожидал. Романова предсказуемо обреталась на заднем сидении, между объектом и одним из охранников. Скорее всего, куда-нибудь ей под рёбра на всякий случай тыкали пистолетом. Вряд ли сам "политический деятель" - не его профиль, хотя держать оружие он умеет получше многих. Значит охранник. Значит...
Плавное движение пальца на спусковом крючке. И сразу же, следом, едва пуля достигла цели, в нескольких метрах перед машиной со стуком упали гранаты. Одна осколочная (дай бог Наташе пригнуться), другая - особая, из новых разработок. Дезориентирующая. Ласково прозванная ответственным за боеприпасы товарищем Филатовым "бабайкой".
Зимний торопливо сдвинул с макушки на глаза защитные очки. Вовремя. Слепящая вспышка и оглушительный взрыв смазали реальность тихой варшавской улочки. И в них почти затерялся скрежет металла о кирпичную стену - водитель, полностью согласно с расписанием, не справился с управлением.
Пора. Привычно сжав в ладонях удобные, почти родные пистолеты, Зимний ужом выскользнул из чердачного окна и тенью нырнул в стремительно растекавшееся внизу дымное облако.
[AVA]https://img-fotki.yandex.ru/get/4414/99312310.b/0_c525e_d927bb4f_orig[/AVA]