Говард Рорк улыбался.
Он стоял на обзорной площадке здания Винанда, ждал, глядя вдаль, туда, где линия океана встречается с горизонтом. Яркое полуденное солнце слепило глаза, и Говард щурился, осматривая очертания домов, улиц. С высоты небоскреба улицы казались крохотными трещинами каньонов, не было видно автомобилей, людей, лишь неодушевленная форма. Город ощутимо поменялся за последние годы, прогресс шел вперед, люди из провинций стекались в Нью-Йорк ручьем в поисках работы, жилья, лучшей жизни.
Многое уже было сделано, многое было позади, крестовый поход Говарда Рорка близился к концу, он возвращался с победой, с поднятыми знаменами, дальше оставалось жить, жить и строить, искренне и честно - так, как он стремился делать это с самого начала.
Говард улыбался, вспоминая Кортланд. Проект остался безукоризненным на бумаге, Рорк выжал максимум из пространства и материалов, отданных ему в распоряжение. Это было действительно дешевое жилье, прибыльное для застройщика, проект-мечта, которому так и не удалось увидеть мир. Развалины еще не до конца убрали после взрыва, вокруг земли по-прежнему велись переговоры и торги, что будут строить, еще не определились.
Рорк помнил тот день, первый и последний раз, когда он убил собственное творение. Проект был испорчен, загублен сам принцип, идея, на которой он был спроектирован и создан, как на фундаменте. Питер оказался слишком слаб духом, всегда был слишком слаб, и созданный Говардом проект, совершенный и оконченный сам по себе, использовали как каркас. Поверх безупречного скелета вырастили уродливую массу. Именно тогда умер Кортленд, когда кучка архитекторов взялась за доработки, когда изначальный принцип и назначение - строгой, исключительной функциональности - был забыт и предан. Говарду ничего не оставалось, он не мог позволить этому выкидышу жить. Не осознавая, что он выстроен поверх его чертежей, поверх его Идеи. Взорвав Кортленд, он принес себя в жертву - только потому, что не мог принести в жертву дело всей своей жизни.
Он помнил, как содрогнулось под ногами. Ноздри резануло запахом цемента, сырой земли и гари. Говард стоял на берегу реки, до боли в пальцах сжимая руками рычаг взрывного устройства, и смотрел, как жилой район, пока незаселенный, пока пустующий, плавно оседает вниз, утопая в облаке дыма, огня и пыли. От грохота заложило уши, и как подъезжал автомобиль полиции, Говард не слышал, просто выпустил из рук рычаг - для того, чтобы протянуть их вперед, вверх внутренней стороной запястий. Его должны были арестовать, его арестовали.
Все, что происходило после, было правильно, он во второй раз был замешан в скандальном судовом разбирательстве, но впервые - в настолько масштабном.
Впервые его защищали настолько яростно, впервые это делал человек, который раньше не пошевелил бы и пальцем для него, для такого, как он.
Впервые Говард заговорил и говорил так долго, настолько в открытую перед людьми, большинство из которых не поняло ни слова.
Он осознавал, что отказ от адвоката мог сыграть ему не на пользу, он не знал, что его оправдают, не ждал этого. Рорк никогда ничего не ждал от людей, не рассчитывал, не тот у него был нрав. Он уловил, что произошло, в глазах одного из присяжных, когда они вернулись после короткого совещания. И осознал, что это была победа, не его над Тухи, нет, это было кое-что гораздо более значительное, важное, пусть даже пока что - единичный прецедент. Это была победа индивидуальности, личности, ценности человеческого над монстром коллективного, общего. Ничейного.
Во всем этом Рорка не устраивал только тот факт, что вместе с Тухи отчего-то проиграл Винанд. Говард помнил тот день, последнюю их встречу, бледное, спокойное, как восковая маска, лицо Гейла. "Воздвигни его как памятник той духовной силе, которая есть у тебя… и которая могла быть у меня." Винанд всегда выражался настолько точно, его слова оседали в голове ровно на своих местах, как камни на дно, и оставались на месте. Говард их не забывал никогда.
Он выполнил просьбу Винанда, и со свойственной ему страстью принялся за строительство самого высокого в городе - да что там, в мире - здания. Не было нужды пытаться понять, для кого он строит, и каким именно должен быть его небоскреб, Рорк понимал Винанда, как, возможно, его не понимал никто. Наверное оттого и получил полную свободу действий.
Небоскреб из стекла, бетона и металла получился монументальным. Возвышающийся над городом, со строгим, зауженным кверху силуэтом, он вспарывал небо тонким шпилем и сверкал в лучах солнца, точно целиком отлитый из стали. Его было видно издалека и, проходя у подножья небоскреба, люди задирали головы вверх в тщетной попытке не сосчитать, но хотя бы охватить взором бесконечную череду этажей-окон. Он смотрелся дерзко посреди города, приковывая к себе внимание, запоминался, он не оставлял безразличных - его критиковали и им восхищались. Он крепко стоял на своем месте, несмотря ни на что, он требовал от людей, от города - большее, старомодно классические здания, выстроенные под кальку, смотрелись рядом с ним смехотворно - об этом могли молчать, но видно это было всем; каждый хотел получить офис в здании Винанда, это было провокационно, слишком смело, нагло, и в то же время, целиком справедливо. Все взгляды, все внимание, трепет при взгляде на этого атланта - все было получено по праву.
Это и была цель Говарда Рорка: если бы Гейл Винанд был отлит из стекла и металла, и родился в этом мире зданием, он бы выглядел именно так.
[NIC]Howard Roark[/NIC][STA]архитектор[/STA][AVA]http://s9.uploads.ru/Q4a7e.jpg[/AVA][SGN] [/SGN]

Глаза сушило, Рорк щурился, прикрывал их ладонью, постепенно привыкая. Океан под безоблачным осенним небом казался пластом лазурного стекла, пока Говард наконец не начал различать на нем медленно движущиеся точки. Он сфокусировал взгляд на одной из них, что-то внутри подобралось, предчувствие, да, это был он. Рано или поздно он должен был вернуться, Говард хотел увидеть его - рядом со зданием, носящим его имя.
Рорк закончил проект две недели назад. Здание возвышалось над городом, пока пустое, необжитое, люди еще не вдохнули в него жизнь, но небоскреб уже стал неотъемлемой частью Нью-Йорка. Так и должно было быть, город принадлежал Винанду, Винанд принадлежал городу, в равной мере, это была взаимная зависимость, такая же, как у Говарда с его стройкой.
С последним из текущих заказов он закончил несколько дней, и пока что был свободен. После напряженных месяцев работы Говард не отказывал себе в отдыхе, ему нравилось проводить время наедине с собой, с городом, со своими зданиями. Как по-настоящему счастливый человек он умел находить радость в маленьких, простых вещах, таких, как шум прибоя и лижущие твои босые ступни на белом песке волны, ощущение травы под ногами, спиной; свежая и вкусная, простая пища, компания единомышленников - он с удовольствием обедал в компании своих строителей, вспоминал Камерона, навещал Мэллори. Все шло своим чередом, и сейчас был черед затишья, сонливой сиесты, отдыха, прежде чем снова переехать жить на стройку.
Рорк покинул смотровую площадку, лифт был рабочий и можно было воспользоваться им, но Говард предпочел все ту же люльку, которой пользовались строители. Прислонившись к ее борту, он спускался вниз, город под ногами стремительно приближался, едва различимые точки превращались в автомобили, людей. Порывы ветра трепали затылок, Рорк ждал, он возвращался в город, со всем его шумом, резкими запахами, суетными людьми, и в то же время он обладал редкой способностью быть вне всего этого.
Говард зашагал по выложенной плиткой дороге к калитке, строительный забор не сносили до момента официального открытия. Рядом на парковке был его потрепанный, но рабочий автомобиль. Дороги в это время были заполнены больше обычного, Рорк медленно выруливал по ним, он держал недлинный путь к пристани, привычный моцион, ежедневный, если Говард оставался в городе. Рорку нравилось смотреть на океан, слушать неторопливый и размеренный шепот волн, смотреть на то, как они разбиваются о песчаный берег, а затем катятся новые. Время от времени мимо сновали рыбаки, здесь было пришвартовано несколько рыболовных шхун, простые люди, занятые делом. Рядом была забегаловка, в которой после можно было пообедать. Рорк не искал компанию, он слишком устал для того, чтобы делить с кем-либо себя, это были дни отдыха, проведенные практически полностью в молчании. Он набирался сил, постепенно набирал полную грудь воздуха перед тем, как нырнуть снова.
Оставив пикап недалеко от пристани, Рорк зашагал вдоль нее, вдыхая соленоватый запах моря. Под ногами скрипели крепко сколоченные балки, пока Говард не развернулся к морю лицом, сунув руки в карманы и глядя прямо перед собой.
Он угадал, и смотрел теперь, как водную гладь рассекает, медленно, будто опасливо, приближаясь, такая знакомая ему яхта. Когда-то, кажется, в прошлой жизни, до постройки этого небоскреба, до закрытия Знамени, до суда, до взрыва в оскверненном Кортланде он бывал на этой яхте, он провел на ее борту долгие месяцы вдали от людей, от карандаша с бумагой, от всего. Бесконечно долгие, и очень короткие месяцы.
Размывчатое пятно на белом борте яхты постепенно приобретало очертания, пока на нем нельзя было прочитать заглавные буквы. "Я буду". Рорк помнил каждую деталь этой яхты, материал, которым отделаны каюты, но меж временем, проведенным на ней, и сегодняшним днем, произошло столько событий, что ощущения смазались, отошли на дальний план, под отметку "давно". Так же, как и человек, силуэт которого угадывался на борту. Рорк помнил Винанда, человека, который не справился со свей ношей, друга, который не справился. Мысль о нем по-прежнему вызывала какое-то щемящее чувство, вроде фантомной боли. Теперь он возвращался, и боль отступала.
Рорк стоял на берегу, выпрямив спину, с взъерошенными ветром волосами цвета моркови, и улыбался - встречному ветру и прибывающей яхте. Пожалуй, да. Пожалуй, он ждал именно Винанда. Рорк не думал о нем, когда вышел из его кабинета после последнего разговора, после расстановки точек. Не вспоминал о нем, когда строил небоскреб. Архитектор по своей натуре, по призванию, он был целиком погружен в работу, и не умел скучать о тех, кто не находится рядом с ним. Но теперь, когда Винанд возвращался, Говард ощущал приятное тепло где-то в области грудной клетки. Это было признание значимости, которое он не собирался произносить вслух.
[NIC]Howard Roark[/NIC][STA]архитектор[/STA][AVA]http://s1.uploads.ru/4ATn1.jpg[/AVA][SGN] [/SGN]

Рорк смотрел на яхту и на человека, стоящего на корме, на его гордо расправленные плечи. Винанда долго не было, он много времени пробыл под солнцем, наедине с собой, со своим обещанием - быть, за время его отсутствия пресса успела его несколько раз похоронить, как морально, так и физически. Рорку было известно, что пишут газеты, но он никогда не вдавался в подробности, не придавал им какой-либо значимости. Он смотрел на возвращение домой человека, проигравшего, но не сломленного, в сердце затеплилась радость оттого, что он таки возвращался, нашел в себе силы сделать это. Говард верил в него - с самой первой встречи.
Едва ли Винанд удивится, что видит именно его. Рорк очень хорошо помнил их последний разговор, до последнего слова, до последней интонации, у него в целом была на удивление хорошая память для ценного, для того, что имело значение, что было рядом, своим, хоть когда-то, все это хранилось, пусть и большее время невостребованным. Где-то в недрах памяти были хранилища, неприкосновенные сейфы с именными табличками. "Доминик Франкон", "Гейл Винанд", где-то рядом обветшалый и опутанный паутиной - "Питер Китинг"... Говард славился среди заказчиков и критиков - в самом дурном смысле - способностью пренебрегать тем, что сам считал неуместным. Навязанные обществом правила приличия, вежливость, за которой могло прятаться змеиное шипение, он отрицал все это, так же, как умел существовать в городе вне города, быть на рауте вне общества, он умел отрицать, вычеркивать то, что не нужно, бесполезно, штампы, клише, пережитки прошлого, людей с ворованной сердцевиной, не несущих на себе отпечаток индивидуальности. В этом не было даже тени снобизма, нет, в этом была суть; когда Рорк снимал крохотную комнатушку под офис архитектора, начинающего и пока никому не известного, пока сидел за столом в ожидании звонка, единственного звонка, он был таким же, он жил так же, по тем же правилам, преданный собственным принципам - без малейших сомнений отказываясь от дорогих подрядов, в которых должен был использовать коринфские капители и изящные пилястры, основное назначение которых было в создании бесконечных дубликатов копий.
Пока парус спускали, его трепало на ветру, как белоснежный флаг. Яхту швартовали, вокруг сновал рабочий, помогая зафиксировать тросы. "Я буду" закончила очередное путешествие, прибыла в пункт назначение, принесла на своем борту главное - Винанда. Человека, который выставил его за дверь, изъявив нежелание когда-либо видеться впредь.
Рорк смотрел, как Гейл ступает на устойчивый помост пристани, видел его улыбку, и залегшую в глубине глаз горечь. В прошлый раз ее не было видно так, Винанд упрятал ее за стальной оградой, пустив по ней ток, сейчас все было по-другому, он был открытым, улыбался открыто - в первую очередь самому себе, и Рорк отвечал теплой, такой же открытой усмешкой. Он был рад. Он отрицал отказ, не принял его, он вернул данное обещание - не искать встречи, идти на контакт. Это было не нужно, неправильно. Это была капитуляция от человека, который проиграл битву, но не войну, Рорк не мог ее принять, признать и поставить точку.
Говард оглянулся, выискивая взглядом ее - макушку того самого здания, которое не виднелось изо всех краев города еще полгода назад. Воплощенный в стекле и металле Винанд возвышался из центра города, из того, что называли Адской кухней, выросший из жалкого издания, "Газеты", построивший на ее месте гиганта, целую империю, величественный памятник - себе и тому, на что способен один лишь человек и его воля.
Этот монумент принадлежал Винанду по праву, полному и безоговорочному, Рорк это понимал, но понимал ли Винанд? Говард обернулся лицом к нему, переводя взгляд - с здания на его хозяина, улыбающийся, молчаливый. Он словно сравнивал их, неосознанно, с бесхитростной радостью подтверждая - похожи, удалось.
А потом Рорк неспешно зашагал прочь, к потрепанному пикапу, припаркованному в нескольких десятках метров, не оглядываясь и не обронив ни слова - только для того, чтобы в приглашающем жесте раскрыть дверцу, кивком указывая на пассажирское сиденье. Здесь не было прессы и шумихи, пока что, никто не спохватился, было тихо, и на эту дорогую тишину, на одиночество Винанда претендовал лишь Рорк. Архитектор хотел сдать заказчику работу, запомнить его лицо, когда он увидит, поймет.
[NIC]Howard Roark[/NIC][STA]архитектор[/STA][AVA]http://s9.uploads.ru/Q4a7e.jpg[/AVA][SGN] [/SGN]