Чарльз не ожидал, что все сложится так хорошо. Знал Эрика, а потому поначалу с недоверием отнесся к его желанию вернуться вместе с ним в школу. Осознавал, что хотел этого, наверное, как никогда ранее, потому что жизнь, кажется, давала им еще один шанс, и он хотел верить, что в этот раз все будет по-другому. Он никогда за эти годы не чувствовал, что потерял друга, потому что Эрик, несмотря ни на что, оставался им, но ему чертовски надоело быть с ним вечно по разные стороны баррикад.

Чарльз был счастлив, потому что Эрик вернулся домой. Пусть и через столько лет, хотя здесь ему всегда были рады, надумай он прийти. Профессор не был таким уж оптимистом, но хотел верить, что это произойдет рано или поздно, потому что его здесь ждали. Эрику нужен был покой, и мужчина не знал места лучше, где тот его мог обрести. 

Он старался, что бы другу было комфортно. Не убеждал никого в том, что Леншерр исправился, потому что не считал это слово подходящим и, откровенно, сам не знал, как долго это продлится, но с удовольствием замечал, что с каждым днем к его присутствию начинали относиться все спокойнее. Те, кто помладше, к нему привыкали быстрее, не имея с ним личных счетов, словно он был здесь и до этого, и словно это было в порядке вещей.

Чарльз дал ему доступ ко всем помещениям школы. Он хотел ему доверять, хотя чувствовал, что не все этому рады и готовы доверять бывшему врагу так, как он. Эрик мог попасть в любую лабораторию, кроме одной единственной, в которую ему, возможно, действительно захотелось бы пройти и отнюдь не с мирными целями.

Профессор не хотел, чтобы друг знал о том, что она жива. Его сестра, уничтожившая шестнадцать миллионов мутантов. Леншерр ненавидел ее всем сердцем, и Чарльз понимал его. Понимал его боль как, наверное, никто другой, и не стал бы осуждать, доберись друг до нее раньше, чем он. Она заслуживала расплаты за совершенное, если бы не одно но: она не была уже собой.

Ее память была стерта вместе с ее злобой на мир и мутантов и всеми теми чудовищными поступками, которые она успела совершить. Кассандра Нова сейчас не представляла угрозы никому и больше похожа была на ребенка, познающего мир. Чарльзу пришлось пройти долгий путь принятия, прежде чем избавиться от гнетущего чувства вины за деяния его сестры, которую он не смог остановить.

Сейчас он чувствовал за нее ответственность. Вглядываясь в нее, видел себя, осознавая, пожалуй, впервые, что она – его сестра-близнец. Они были похожи так, что ему порой было не по себе. Он учил ее, сначала с помощью программы, потом общаясь лично. Она делала успехи и не была похожа на ту Кассандру, которая мечтала уничтожить всех мутантов.

Чарльз не хотел, чтобы у него были секреты от друга, но понимал, что это знание не принесет ему облегчения. Чарльз хотел для друга покоя вместо очередной вспышки ненависти, которую он культивировал бы в себе и дальше, узнай, что она живет здесь. Та, чьей смерти он желал сильнее любой другой.

Он почувствовал неладное еще до того, как подошел к лаборатории. Ему не потребовалось много времени, чтобы понять, что произошло, потому что помнил, что оставил на столе. Он на мгновение испугался реакции Эрика, но испуг тут же сменился злостью на себя.

Чарльз показался на пороге, понимая, что поговорить им придется. Поймал его взбешенный взгляд достаточно смиренно, подумав, что это было не худшим, чем друг мог его встретить.

- Да.

Он ответил просто, на оба его вопроса, не чувствуя за это своей вины, потому что знал, что был прав. Они могли предъявлять счеты к той Кассандре, но эта не делала и части того, в чем ее хотел обвинить мужчина.

- У нее стерта память, Эрик. Она не помнит ничего из того, что сделала.

Чарльз зашел внутрь, прикрывая дверь в лабораторию, и сделал пару шагов к другу. Не подходил очень уж близко, чувствуя его раздражение.

- Если ты прочитаешь ее личное дело внимательнее, то увидишь, что от прежней Кассандры в ней ничего не осталось.
[STA]обиженная принцесса[/STA]

Чарльз не хотел с ним ссоры. Не привык бегать от ответственности, но сейчас не испытывал никакого желания ни оправдываться, ни объяснять. Знал, что смысла в этом было не много – Эрик не слышал его сейчас и не принял бы никаких оправданий, найдя на каждый аргумент тысячу своих. Он не считал, что друг неправ. Более того, его отношение к этому было понятным и правильным, но Чарльз хотел, чтобы он ему верил. Верил, что он знает, что делает.

Они расходились вновь на пустом вроде бы месте, но, как и всегда, по одной и той же причине – Эрик искал мести, Чарльз же, даже понимая его чувства, отказывался это принимать.

Он не хотел оправдываться, потому что это неминуемо привело бы к ссоре. Других вариантов в этот раз у них не было вовсе, и он был от этого зол на себя за то, что допустил подобное. Не предусмотрел, не закрыл кабинет, не убрал бумаги. О сохраненной жизни он вопреки всему не жалел. Если у него был шанс помочь сестре начать все заново, он хотел им воспользоваться.

Чарльз видел состояние Эрика и хотел, чтобы тот успокоился. Его не смущали ни повышенный голос, ни свалившиеся медицинские инструменты. Друг мог хоть все здесь разнести, если бы ему это помогло, но облегчения в этом нашел бы мало.

- Я не исключаю такую возможность, - в отличие от друга, он говорил куда тише, стараясь удержать себя в руках. Кому-то из них двоих это было необходимо. – Но мы с Эммой приглядываем за ней, и до сих пор у нас не было ни единого повода для беспокойства.

Он знал, что это звучит неубедительно, как и знал, что не может гарантировать, что поводов для беспокойства не будет в будущем.

- Если она начнет вспоминать, кто-то из нас заметит это. Мы сотрем ей память вновь, если это понадобится.

Чарльз хотел, чтобы Эрик заглянул в папку. Чтобы перестал упрямиться и убедился сам в том, что сейчас происходило с Кассандрой. Записи были короткими – он не любил тратить на них время, - но достаточно емкими, чтобы картинка сложилась.

Эрик не сводил глаз с него, игнорируя личное дело женщины, из-за которой погибли миллионы. Глядя на него, мужчина осознал это достаточно ясно – что друг для себя уже все решил. Что он уверен в своей правоте, как и уверен в том, что Кассандра заслуживала смерти. Ксавье, пожалуй, не брался спорить – возможно, заслуживала. Однако, вершить чьи-то судьбы ему претило, а потому он не собирался быть ее палачом, как бы другу этого ни хотелось.

Он чувствовал, что выходит из себя, потому что Эрик, ослепленный ненавистью, не хотел на минуточку остановиться и попытаться его понять. Может Чарльз и совершал ошибку, считая, что каждый заслуживал второго шанса, но и не видел никакого смысла в расправе над сестрой.

- Ты ищешь мести, Эрик. Постоянно, уже столько лет ты ищешь ее и находишь. Расправляешься с врагами, старыми и новыми, - Ксавье старался не повышать голос, несмотря на раздражение, не желая, чтобы их разговор сопровождался криками, но сам не заметил, как начал говорить чуть громче, - тебе приносит это облегчение? Ты находишь после этого покой?

- Ее смерть не вернет ни одного из тех, кто погиб. А она даже не поймет, за что ты ее убил, потому что не помнит ничего из совершенного.

Чарльз считал это бессмысленным. Вне зависимости от его личных причин сохранить ей жизнь, убийство Новы не изменило бы ничего, но добавило бы крови на руках Эрика. Мертвые не были бы отомщены, и даже другу не удалось бы выместить на ней всю боль и злость.

- Ты думаешь, что ее смерть облегчит твои страдания? Ты ошибаешься, мой друг, как уже однажды ошибся. И ты знаешь это – что месть никогда не принесет тебе удовлетворения и не сможет унять боль.

Он не хотел припоминать Леншерру былое, но считал, что тот наступает на одни и те же грабли. Считал, что шестьдесят второй ничему его не научил, как и не научила жизнь после. Он отказался от чтения ему проповедей еще сорок лет назад, но не мог избавиться от ощущения, что они вновь оказались там, с чего начинали. Вот только теперь, помимо всего прочего, у Чарльза были и свои мотивы – он не испытывал к Кассандре теплых братских чувств, но не мог так просто выкинуть из головы то, что она его сестра. И то, что он в силах помочь ей измениться.

- Она моя сестра, Эрик. Я хочу дать ей второй шанс.

Чарльз был практически на грани отчаяния. Эрик не слышал его и более того – слышать не хотел. Это убивало профессора, пожалуй, даже сильнее, потому что все, чего он хотел от друга – чтобы тот ему поверил и попытался понять, а не раскидывал мебель по лаборатории.

Мужчина не дернулся, когда рядом в стенку вписался шкафчик. Если Леншерру стало бы от этого легче, он мог попробовать выместить гнев на нем. Чарльз сомневался, что стал бы сейчас сопротивляться.

Его передернуло, когда друг заговорил о воздаянии. Ксавье взглянул на него недоверчиво, чувствуя прилив неконтролируемой, холодной ярости. Эрик брал на себя слишком многое – считал себя в праве решать, кому стоит жить, а кому нет. Профессор не был религиозен, но считал, что подобное не входило ни в его компетенцию, ни в компетенцию друга.

Кассандра  тоже считала, что имеет право на подобные решения, и сейчас Леншерр был ничуть не лучше ее, пусть даже одна отнятая жизнь не шла ни в какое сравнение с шестнадцатью миллионами.

Никто из них не был свят, чтобы так легко и просто рассуждать о том, кто достоин продолжать жить, а кто нет.

- А кто накажет тебя за твои грехи, Эрик? – Чарльз спрашивал холодно, чувствуя сейчас неприязнь к суждениям друга, не видевшего ничего иного кроме желания отправить на тот свет Нову. – С чего ты взял, что у тебя есть право вершить правосудие?

Он не хотел его ни в чем обвинять, но чувствовал, что потихоньку теряет над собой контроль. Ему хотелось встряхнуть друга, не ответившего на его вопросы, но отмахнувшегося от них привычным оправданием. Проблема Эрика была не в том, что он не мог достичь мира, а в том, что в упор не видел путей, которые ему предлагал Чарльз. Игнорировал их, считая бессмысленными и бесполезными, но каждый раз делал только хуже и в первую очередь себе.

Ксавье не мог понять, в чем дело и почему сейчас, но чувствовал, что его это достало – помогать тому, кто отчаянно и с энтузиазмом топил себя сам.

Он бросил на мужчину помутневший от ярости взгляд. Чарльз не понимал одного - почему Эрику было так сложно хотя бы попытаться прислушаться к его желаниям, к его желанию сохранить сестре жизнь, тогда как сам Ксавье за столько лет не упрекал его ни в чем совершенном.

Он хотел, чтобы друг замолчал.

Он перешел черту, сдерживающую его и его способности, внезапно, практически стихийно, не отдавая себе в этом отчет. Почувствовал волну захлестнувшей обиды на друга и как неаккуратно и грубо коснулся его сознания, вызывая сильнейшую боль.

Чарльз не остановился, когда Эрик закричал. Не хотел доставлять ему боль осознанно, но сорвался, ослепленный обидой. Почти не слышал его криков, не контролируя себя и, с каждым взрывом в его голове, причиняя все большую боль.

Он не знал, сколько это продлилось, но осознал то, что делает резко и внезапно. С трудом отвел взгляд, отшатнувшись и тяжело дыша. Он не хотел этого и не понимал, что с ним творилось, но достаточно ясно представлял, что натворил. И что мог натворить, если бы вовремя не остановился.

- Я не хотел.

Чарльз больше не смотрел на друга, коснувшись одной рукой виска, и прикрывая глаза, постепенно возвращая себе самообладание.
[STA]психолог года[/STA]

Отредактировано Charles Xavier (2015-07-17 23:35:19)

shinedown – call me

Чарльз закрыл дверь лаборатории на замок, не желая сейчас общения с кем либо. Он был в растерянности и не понимал, почему так на него обиделся. Почему именно сейчас сорвался. Он никогда не принимал выходки Эрика на свой счет. Знал, что несмотря ни на что, тот  остается его другом, как бы их отношения ни выглядели со стороны.

С тех пор, как Эрик поселился в школе, всех интересовало, как они смогли перебороть многолетнюю вражду. Мужчина даже понимая, что они хотят услышать, не мог подобрать нужных слов, хотя ответ был чертовски прост: они никогда не враждовали.

Чарльз не мог причинить ему боль. Сидя в лаборатории, он так до конца и не верил в то, что действительно сделал это. Что не сдержался и сам причинил боль другу, от которой всегда стремился его уберечь. Он слышал его крик сейчас куда отчетливее, чем в ту минуту, и не понимал, как его не остановило даже это.

Он знал, что мог убить его. По идиотской случайности и несдержанности. После нескольких вполне мирных недель, когда им, казалось, удалось прийти к взаимопониманию, Ксавье особенно сильно ощущал, как устал от их размолвок и как не хотел их вновь. Возможно, дело было в этой усталости, заставлявшей его реагировать острее.

От оправдания себя легче ему не становилось. Он не мог перестать думать о том, что было бы, не остановись он вовремя, и что пришлось пережить Эрику за эти секунды, когда он был не в себе.

Чарльз был отчасти напуган, не мог работать и избавиться от неприятного, тревожного чувства где-то в груди. Подниматься наверх ему не хотелось – он знал, что должен извиниться перед другом, но боялся, что тот не станет его слушать.

Он обнаружил, что Леншерр ушел из школы только под вечер, когда выбрался из лабораторий. Не застал его в комнате, а от Эммы узнал, что он ушел еще днем. Профессор знал, куда он мог пойти, но не был уверен, что это будет хорошей идеей – заявиться к нему сейчас. Он чувствовал свою вину и потребность ее загладить, но хорошо знал друга. Эрик ценил одиночество, которое, возможно, сейчас ему нужно было больше, чем извинения.

Чарльз сдался к середине следующего дня. По его мнению, он и так продержался чертовски долго. Он не хотел думать об этом, но отчего-то боялся, что после этого  друг не захочет больше возвращаться в школу.

Ему понадобилось время и две сигареты у подъезда, чтобы решиться зайти внутрь. Он не боялся разговора как такового, как и не страдал излишней гордостью, чтобы не принести извинений другу. Он боялся новой ссоры, боялся, что не сможет объяснить Эрику, что это была случайность, и он не хотел причинять ему боль.

О том, с чего все началось, мутант отчасти забыл – сейчас ему куда важнее было попросить прощения.

Чарльз проигнорировал звонок и дважды громко постучал в дверь. Когда за ней раздались шаги, он почувствовал облегчение от того, что тот был дома.

Он помолчал с пару мгновений, глядя другу в глаза, когда дверь наконец открылась.

- Прости меня, Эрик.
[STA]раскаявшаяся принцесса[/STA]

Отредактировано Charles Xavier (2015-07-18 02:51:20)

Чарльз переступил порог, но вглубь квартиры не прошел. Был напряжен в достаточной степени и не был уверен, что друг, несмотря на то, что пропустил его внутрь, был рад его видеть. Он не хотел доставлять ему еще больший дискомфорт и был готов уйти, если тот того хотел. Ксавье не мог избавиться от гложущего чувства вины за то, что сделал, и, пожалуй впервые, не знал, что говорить.

Эрик был для него кем-то неприкосновенным. Особым, выделявшимся из остальной массы бесчисленных знакомых. Эрик существовал для него совершенно отдельно от всего остального мира, с ним порой не работали принципы и правила, которые были у Чарльза для всех остальных. С ним он готов был идти на уступки, в рамках разумного, но куда больше, чем позволил бы себе с кем-либо иным. Он всегда понимал поступки других людей, но не всегда принимал. С другом все было иначе.

Эрик был неприкосновенен. Чарльз не мог припомнить ни единого случая, когда применил силу больше, чем того требовала ситуация, чтобы лишь обезвредить его. Он редко колебался, зная, что должен остановить его, но всегда контролировал себя, никогда не переходя ту грань, после которой мог причинить ему вред.

Ксавье не был подвластен эмоциям, в особенности тем, что несли вместе с собой разрушающую силу. Ему было далеко не пятнадцать, а потому произошедшее оставило его в полной растерянности, изрядно испугав. Обида на друга схлынула, как только за ним закрылась дверь.

Он осознавал достаточно ясно, что мало что в действительности стоило их размолвки. В особенности – Кассандра Нова.

- Я не знаю, как это вышло. Я не хотел причинять тебе боль, - он не оправдывался, но хотел, чтобы Леншерр это знал. Сам доверял куда больше действиям, чем словам, чтобы испытывать сейчас противное, липкое чувство от своего поступка, идущего вразрез со всем, что он говорил и делал ранее.

Чарльз не почувствовал облегчения, когда Эрик сказал, что вернется в школу. Был этому рад, но знал, что это продлится недолго, если они не разберутся до конца. Он не ожидал встречи с распростертыми объятиями, но ему казалось, что он почти физически ощущал стенку, выросшую между ними.

Профессор не хотел заводить разговор о сестре снова, но чувствовал, что это неизбежно. У их вчерашней ссоры было две грани, и если одна из них не требовала обсуждения, потому что сказать им обоим было нечего, а ему оставалось лишь надеяться, что друг не держит зла, то вторая заключала в себе вполне насущную проблему. Которая, как ему казалось, могла развести их куда сильнее, чем его вспышка гнева.

Чарльз не лез ему в голову, полагаясь на то, что за несколько десятков лет все же узнал друга в достаточной степени, чтобы понимать, что его гложет.

- Да, - он кивнул, так и не пройдя дальше пары шагов от порога, не отводя взгляда от лица друга. – Я не сказал тебе о ней, не потому что не доверяю, Эрик. Я думал, что так лучше, потому что тебе будет тяжело с этим смириться. Не хотел вынуждать тебя испытывать это.

Он не знал, как объяснить и думал, что не может подобрать правильных слов. Бросил взгляд на дверь, ловя себя на мысли, что возможно Леншерр вовсе и не хочет разговаривать сейчас, особенно – об этом.

- Если хочешь, я уйду.

Чарльз боялся, что Эрик его не простит. Впервые боялся этого искренне и отчаянно, потому что впервые перешел грань. Он знал,  что в тот момент в самом деле хотел этого – сделать ему больно. Что если бы не это, если бы не вспыхнувшая отчего-то особенно сильно обида, он бы сдержался. И он знал, что это понимал и друг, и это было самым страшным.

Чарльз не мог объяснить этого – что потерял над собой контроль. Ему было это не свойственно, как и не свойственно было причинять страдания ему. Кому угодно, пусть это вообще не было в его характере, но только не Леншерру. Человеку, ради которого он мог принять любую боль на себя, лишь бы оградить от нее его.

Он сделал больно ему сам. Профессор чувствовал отвращение к себе от этой мысли.

На самом деле, он не знал ответа на его вопрос. Не знал, что будет делать дальше, когда Кассандра изменится полностью, когда ее можно будет попробовать показать миру. Отчасти он боялся этого момента, потому что ее способности были удивительными и безумно сильными. Настолько, что и ему, и Эмме пусть удавалось им противостоять, однако требовало больших усилий.

Он знал, что то, что он делает, похоже больше на эксперимент, в котором конечный результат не может быть достоверно известен. И знал, что последствия могут быть разрушающими, но не мог отказать себе в желании все исправить.

Чарльз не помнил этого до встречи с Кассандрой, но теперь знал, что пытался убить ее еще до их рождения. Он осознавал, что толкнуло ее на все те зверства, которые она устроила, и не мог не винить себя.

Он хотел исправить то, что сам и сломал, но вместо этого, кажется, ломал сейчас то, что они с Эриком отстраивали с таким трудом. И то, чего сам Ксавье жаждал более полувека.

- Я не думал об этом, - мужчина ответил честно, не желая ему врать, но позволил себе чуть озорной взгляд на друга и совершенно искренне добавил, - но мне захотелось бы показать ее тебе. Захотелось бы с тобой поделиться.

Он и не думал ему врать, потому что это действительно было так. Если бы их эксперимент удался, а он в этом не сомневался, ему хотелось бы, чтобы Эрик разделил с ним его радость.

- Я пытался ее убить еще до рождения. Отчасти я виноват в том, какой она стала, и хочу это исправить.

Ксавье проговорил это на одном дыхании, считая, что друг должен знать об этом. Что, возможно, ему станет немного понятнее, чем он руководствовался, когда оставлял ее в живых.

- Я доверяю тебе, Эрик. И хочу, чтобы ты помнил об этом, как бы ни выглядели мои действия со стороны.

Леншерру пора было понять и принять, что Чарльз заботился о нем. Пусть тому это и не нравилось, пусть ему и не нравились некоторые методы, но последнее, чего хотел для него профессор – усиливать его страдания.

Ксавье усмехнулся на его вопрос и бросил невинный взгляд, проходя вглубь квартиры:

- Может в честь примирения мне можно курить не только у окна, а?

Отредактировано Charles Xavier (2015-08-17 21:50:39)