Marvelwars

Объявление


Пеппер Поттс, Эмма Фрост, Скотт Саммерс, Питер Паркер, Рид Ричардс, Хэнк Пим, Барни Бартон, Ник Фьюри, Сокол, Кэрол Дэнверс, Вижн, Джонни Шторм.
Игровое время: 1 сентября - 31 сентября 2015.

31.12.: Дорогие игроки и гости форума, поздравляем Вас с Новым годом и желаем всех благ! Да пребудет с Вами Сила!

27.11.: Короткое новое Объявление!

Гражданская война наконец окончена, а Вторжение скруллов набирает обороты! Вашему вниманию предоставляется новый квест, Дикая земля, в котором могут принять участие все желающие.
Стивен Роджерс, Тони Старк, Наташа Романова и Лора Кинни

Рейтинг форумов Forum-top.ru

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Marvelwars » Альтернатива » Вес дыма


Вес дыма

Сообщений 1 страница 30 из 30

1

http://sg.uploads.ru/9GkRM.png
FRIDA BLETCHLEY, BALTHASAR 'T HART
GAVAUDAN, FRANCE FEBRUARY 1559

Убивайте всех! Господь узнает своих. – ©
Магическое сообщество не всегда пребывало в том равновесии, в каком его настигли Первая и Вторая магические войны. Инквизиция сыграла важную роль в становлении отношений между магглами и волшебниками – и отнюдь не в лучшую сторону.
Пандемониум Генриха II.
[ava]http://sg.uploads.ru/B9Mlg.png[/ava][STA]божий пёс[/STA][NIC]Balthasar 't Hart[/NIC][sgn]  [/sgn]

Отредактировано Erik Lehnsherr (2015-07-08 06:07:56)

+1

2

люмен – гореть

Он покинул родные земли несколько лет назад, и путь его по-прежнему не лежал обратно. Бальтазар знал, что оставил за спиной многое, в первую очередь – семью, которой определялся дом, но, в то же время, в Стокгольме он никогда не находил себе место. Не верил, впрочем, что ему было место в общем на земле, но чем дальше отдалялся от шведского королевства, тем больше убеждался, что если пытаться обрести себя, то отнюдь не под надзором короля Густава. Лютеранство, заполонившее здешние умы, было способно дать Бальтазару ключ, только направление, в каком ему стоило двигаться, но не смогло изложить ему суть. В католицизм его обратила мать, по рождению – француженка, но верующая, по мнению шведа, недостаточно.

Ему потребовалось много лет, чтобы решиться покинуть дом, но не потому, что его пугала неизвестность. Скорее, это было его прощание, потому что он знал, что если уедет, то назад никогда не вернется.

Он молился в Арагоне, Риме и Марбурге, прежде чем отправился во Францию. Сначала в Тулузу, к родственникам матери, казалось – ненадолго. Шли недели, которые превращались в месяцы, и вскоре Бальтазар перестал обманывать самого себя, что уедет вскоре. Вряд ли останется навсегда, но сейчас его всё устраивало.

Он обретал себя по крупицам, искупая переданный с молоком матери дар; собирал по осколкам своё достоинство из-за данного при рождении имени, казалось, предрешившего его судьбу. Демон, как падший и прокаженный. Вынужденный скрываться под другими личинами, чтобы не быть узнанным. По умолчанию – лжец и слуга Дьявола. Бальтазару приходилось верить отчаяннее и искреннее, чем многим, что определило его место – искать среди толпы тех, кто, так и не найдя свой путь, уверовал, заблуждаясь, что Бог недостаточно любит своих детей. И таких было достаточно как среди магглов, так и среди магов, живших с ними бок о бок. Швед не мог судить последних так, как судили его иные божьи псы, потому что сам был во грехе. Он сострадал и считал себя обязанным помочь чужому неверию. Были, к сожалению, и те, кому, даже разжевав веру, не удавалось ту переварить – и те, за неимением иной возможности попасть в царство небесное, горели, обретая покой.

Деревушка была мертва, когда он ступил на земли графства Жеводан. Луга выжжены, но не кострами, полыхавшими по всей Франции. Бальтазар привык к запаху гари и паленой плоти, едва стоило въехать в какое-либо из поселений, и отныне удивлялся чистому, прозрачному воздуху, не успевшему почернеть от копоти.

Ему пришлось проехать четверть мили, на встревоженные голоса, прежде чем увидеть заполоненную селянами площадь. Они стояли, окружив зачинающийся костер, и их трясло в праведном возбуждении, потому что на костре горел человек. Швед, не раздумывая, пришпорил лошадь, врываясь в толпу, упивающуюся собственным безумием. Светские умы, верящие в Бога так, что шведу от отвращения хотелось уверовать в черта, не были способны решить, кто достоин очищения огнем, чтобы попасть в обиталище Господне, а кто за грехи свои был обязан сгнить в могиле и отойти в дьявольские чертоги. Бог за любовь его не был достоин брать на себя грехи тех, кто не смог покаяться и признанием своим искупить вину.

Он успел разглядеть её, всё ещё огрызающуюся, но явно потрепанную, потому что пламя поднималось выше. Невольно хмыкнув, Бальтазар посчитал, что она, говоря честно, находится на своём месте, изгаляясь на пышущем костре, однако он не приветствовал самосуд. Внешность, как показывал опыт, бывала обманчива – но в какой-то момент чародей посчитал, что она также, как и он, была проклята. По крайней мере, рыжими волосами и яркими, пронзительными зелеными глазами.

Они поплатились за самоуправство новыми ожогами, которые получили, снимая её с костра. В Бога верили многие, но Бальтазар считал, что, на месте Бога, ему стоило меньше верить в людей.

Всё ещё плюющиеся и фыркающие, селяне, несмотря на визит инквизитора, отказались поднимать её выше первого этажа таверны. Швед, некоторое время пронаблюдав, как шипел упокоенный костер, спешился и вошёл внутрь помещения, лишь тогда осознав, насколько промерз. Февраль на Юге Франции был мягок, но всё равно был далёк от летнего зноя Прованса.

Таверна была предоставлена исключительно ведьме и нескольким самым смелым из постояльцев, не считая переминающегося за стойкой владельца, поэтому отыскать её не составило труда. Бальтазар, подойдя ближе, оценивающе и внимательно оглядел чужое, тронутое языками пламени тело. Закончив, обратился к хозяину заведения за кувшином вина и сыром и хлебом, и только после этого сел напротив девушки. Она, признаться, была достаточно молода для того, чтобы быть отправленной на костер, тем более – с помощью самосуда.

– Как твое имя? – он, стараясь наладить зрительный контакт, принялся расстегивать сюртук, прежде чем сбросить его на лавку и закатать рукава рубахи.

На сотрудничество сходу швед не рассчитывал.

– Ответишь – помогу с ожогами.
[ava]http://sg.uploads.ru/B9Mlg.png[/ava][STA]божий пёс[/STA][NIC]Balthasar 't Hart[/NIC][sgn]  [/sgn]

Отредактировано Erik Lehnsherr (2015-07-08 03:48:11)

+2

3

Фрида закрыла глаза, недовольно зашипев, когда ей слишком сильно стянули руки веревкой. Воздух был прохладный, и она чувствовала, как по коже бегут мурашки. Считалось, что ведьме все равно, в чем предстать перед судом, устроенным пусть даже и обычными деревенщинами, а потому она была в платье и не отказалась бы от чего-то потеплее. Она имела наглость заявить об этом, но ей было обещано, что скоро она сможет согреться.

Девушка не испытывала трепета перед священным огнем и считала вечер лучшим временем суток для сожжения, но хотела, чтобы они закончили быстрее, иначе она рисковала предстать пред Страшным Судом с простудой.

Вопреки тому, как она держалась, отправляться в Ад по велению этого сброда, заглядывавшего ранее в рот ее отцу, единственному, кто на всю эту захудалую деревушку был способен достать травы, в том числе и целебные, она не хотела. Не верила в их Бога, приказывавшего во имя него огнем и мечом искоренять то, что они называли ересью. Не считала, что они имели на то право – обвинять ее в связи с Дьяволом, когда уже давно за гроши продали ему свои души, допустив и взлелеяв мысль об убийстве. Во имя Всевышнего, ибо они – слуги Его.

Фрида считала их трусами и не забыла сообщить им об этом, вызвав волну праведного гнева. Они считали себя храбрецами, сумевшими поймать ведьму и готовыми вот-вот наказать ее. Сами. Без инквизиторов, потому что каждый из них почитал за честь справиться с колдуньей, искоренить, уничтожить хоть толику зла. Каждый из них ее боялся. До мурашек, до парализующего ужаса, окажись хоть кто-то из них с ней один на один после того, что она устроила. Толпой они ничего не боялись, но не желали подходить и на лишний шаг.

Ей хватило бы пары минут, чтобы выжечь всю эту деревню до тла, но она остановилась лишь на одном доме. Случайно, сама того не желая. Выбросы стихийной магии были явлением нередким – отец учил ее и брата их контролировать, но в этот раз у нее не было ни единого шанса сдержаться. Она получила письмо от брата, в котором он писал, что отца обвинили в ереси. Коротко и сухо, но ей не нужно было больше, чтобы понять, что будет дальше. Соседний дом полыхнул внезапно, а когда люди выбежали оттуда, то наткнулись на нее, не сводящую с него взгляда.

Фрида вздрогнула, услышав треск сухих веток, пожираемых огнем. Она боялась боли, как и боялась смерти. Слышала восторженные перешептывания толпы, пришедшей на представление, и не забыла послать их к самому Дьяволу, которого они так боялись. Она закричала, когда языки пламени коснулись ног, сжигая подол платья, а за ним и тонкую кожу.

Девушка не сразу поняла, что произошло, когда ее начали снимать с костра одни из зачинщиков. Она собиралась гореть ярче всех, раз уж оказалась здесь, но ее лишали и этого удовольствия.

Ее принесли в таверну, потому что ходить она была не в состоянии, усадили на стул и подвинули еще один, чтобы она могла положить на него ноги. Она облокотилась об стену, подозвав хозяина жестом. Отец поставлял ему иногда вина, да и в целом он был неплохим человеком. Фрида расспросила в общих чертах, выяснив, что вытащил ее с костра инквизитор. Она решила, что этот мир окончательно сошел с ума.

Ей удалось увидеть его парой минут позже, когда мужчина вошел в таверну и направился к ней. Откровенно говоря, она бы предпочла, чтобы сделав доброе дело, он отправился своей дорогой дальше, потому как явно был не местный, но понимала, что инквизиция не страдала альтруизмом, если только не по прихоти левой пятки. И вот эти прихоти порой были страшнее, чем такой вот самосуд.

Фрида смотрела на него недоверчиво, понимая, что какими бы целями он ни руководствовался, последствия для нее будут в любом случае плачевными, а потому не испытывала к нему теплоты как к спасителю.

- Ваша помощь была бы неоценимой, появись Вы на пару минут раньше.

Она огрызнулась по привычке, не понимая, что ему от нее было нужно. Она вполне проходила по всем ведьминским стандартам, включавшим рыжие волосы и зеленые глаза, а потому он, как и положено, должен был быть первым, кто подкинул бы в костер дров.

- Мне нужен анис, пока с этим еще хоть что-то можно сделать.

Фрида смотрела на собственные ноги с неприязнью, думая, что через пару минут они будут покрыты волдырями, а ходить она не сможет ближайшие недели две, если срочно не окажется дома. То, что она просила, в маггловском мире использовалось как приправа, а в магическом называлось бадьяном и помогало заживлять раны. Несомненно, он был дома и катастрофически был ей нужен, раз колдовать возможности она пока была лишена.

- Меня зовут Фрида, - она перевела взгляд на инквизитора, не собираясь скрывать свое имя, но взамен хотела узнать его, - а Вас?
[AVA]http://savepic.su/5806442.jpg[/AVA][NIC]Frida Bletchley[/NIC][SGN] [/SGN][STA]подружка дьявола[/STA]

Отредактировано Charles Xavier (2015-07-08 05:14:04)

+2

4

Бальтазар терпеливо ждал, пока она свыкнется с его присутствием. Судя по его взгляду, жертва произвола была осведомлена о том, из-за кого именно догореть ей не удалось. Швед не мог не отметить, что вела себя она, пожалуй, храбрее многих.

Он не удержался от того, чтобы насмешливо выгнуть бровь, когда она огрызнулась. Дерзость её явно красила, только, по мнению Харта, вряд ли сулила долгих лет жизни. Сейчас её спасало то, что время было достаточно позднее для того, чтобы разжигать пламя вновь.

– Я мог оставить тебя догорать, – заботливо резюмировал Баль, нисколько не оскорбившись её притязаниями. Она, признаться, была забавна в своей юношеской глупости. – Мне стоит начать жалеть, что я этого не сделал?

Швед заметил то, как она, несмотря на его фамильярность, обращалась к нему, но не посчитал нужным ответить взаимностью. Странно, что отнюдь не из нежелания проявить уважение. Скорее, наоборот – её проклятия и воззвания к Дьяволу, которые она выкрикивала, будучи крепко привязанной к деревянному шесту, для её возраста смотрелись причудливо и, пожалуй, вызывали желание узнать о девушке больше.

Бальтазар не любил вешать ярлыки, но отчего-то не сомневался, что рано или поздно её будет ждать костёр. Бог, как считал швед, не любил спешки в судейских делах, поэтому мужчина никуда не торопился.

Жеводан, насколько унылый снаружи, оказался достатояно занятным изнутри. По крайней мере, компания на вечер инквизитора устраивала, и у него было преимущество перед остальными представителями конгрегации святой инквизиции – еретиков Харт не боялся. Несмотря на все его преданные молитвы, он по-прежнему ощущал себя ближе к ним, нежели к Господу.

Хозяин таверны принес вино и яства, и Бальтазар не спеша разлил напиток по глинянным кружкам. Он поднял на неё более заинтересованный взгляд, когда возвращал кувшин на стол, стоило девушке заговорить про анис.

– У тебя хорошие познания в травах, – ровно отозвался маг, но предпочёл воздержаться от крамольных мыслей. Не был наивен, но предпочитал не подстраивать факты под созданную теорию. У его собеседницы и без того сложилась своеобразная репутация. – Кто тебя учил?

Он помедлил, прежде чем продолжить:

– У меня есть анисовое масло. Возможно, тебя удастся подлатать быстрее, если у хозяина найдётся пара сырых яиц, – он подозвал владельца таверны, справившись о необходимом и получив одобрительный кивок. После того, как мужчина отошел, Бальтазар взглянул на девушку и дружелюбно улыбнулся, не размыкая губ. – На родине я был врачом.

Он улыбнулся, впрочем, несколько шире, когда она назвала своё имя. Невольно вспомнил оставленный дом и решил, что она, казалось, была рождена для того, чтобы сгореть в очищающем пламени.

Бальтазар оценил иронию в беседе языческой богини и демона, но предпочёл оставить своеобразные впечатления в личном пользовании.

– Доминик, – он не нашел своему имени замены более достойной, потому что принадлежал Господу искренне и неизбежно, сопротивляясь названной судьбе.

Бальтазар успел отправить в рот кусочек хлеба, прежде чем разбить принесенные яйца о край плошки и смешать их с маслом, выуженным из дорожной сумки. Швед предпочитал не навьючивать лошадь, обходясь лишь необходимым. Анисовое масло, достаточно редкое и способное очищать раны, входило в подобный перечень.

– Сама справишься? – он сел после того, как пододвинул к ней целебную смесь. Нашёл время, чтобы пригубить вино, прежде чем взглянуть на Фриду, беззлобно сощурившись:

– Что же ты натворила?[ava]http://sg.uploads.ru/B9Mlg.png[/ava][STA]божий пёс[/STA][NIC]Balthasar 't Hart[/NIC][sgn]  [/sgn]

+2

5

Фрида позволила себе разглядывать его украдкой, не желая, однако, сталкиваться взглядом. Инквизитор был инквизитором всегда, каждую секунду, а потому расслабиться в его присутствии было невозможно. Мужчина оказался симпатичен, что не заметить было сложно, пусть даже ей сейчас было не до того. Она решила, что он вряд ли француз, хотя говорил он чисто, на окситанском языке, словно всю жизнь прожил на юге, недалеко от этих мест.

Она бы предпочла, чтобы они обошлись без напоминаний, что она задолжала ему жизнь. Ощущения были так себе, и девушка жалела, что рядом нет брата. Впрочем, будь он рядом, она бы и не попала, скорее всего, в такую ситуацию и не была бы вынуждена вести эту беседу с инквизитором.

- На то была Ваша воля, - Блетчли ответила мягче, чем раньше, но равнодушно повела плечом, намекая, что она его о подобной услуге не просила. И куда комфортнее ощущала себя там, на костре, чем сейчас напротив него. – Или Божья? Я не всегда улавливаю разницу.

Она говорила ровно, без издевки, но не могла смолчать вовсе. По ее мнению, они все не видели ту черту, за которой исполнение воли их Бога превращалось в произвол. Занятным было говорить об этом ему, тому, кто по всем признакам ослеплен был верой больше, чем кто либо еще.

К вину девушка не притронулась, как и ко всему прочему. Делить ведьме хлеб с инквизитором было по меньшей мере странно, а странностей сегодня на нее одну и так было с лихвой. Она нервничала, потому что знала о методах дознания, применяемых слугами Господа, для изобличения связи с Дьяволом, и знала, что каждый попавший на подобный допрос в конечном итоге провозглашался еретиком. Она считала, что разница между тем, чтобы просто сгореть и сгореть после святых пыток была колоссальная.

- Отец. Он продает их.

Фрида позволила себе несколько удивленный взгляд, когда он сообщил о наличии у него анисового масла. Не стала спорить насчет яиц, но впервые сталкивалась с магглом, знавшим о целебных свойствах растения. Не для усиления привкуса пищи же он возит его с собой. Все стало понятнее, когда он сообщил, что был врачом, и тут уже она не удержалась от того, чтобы вскинуть насмешливо брови.

По ее мнению, врачевание отчасти было сродни колдовству. Свои мысли на этот счет она, впрочем, оставила при себе, но не смогла молчать долго:

- А потом Вы решили, что очищать тело от хворей слишком скучно, и прибыли сюда очищать души от ереси?

Она не собиралась ему хамить, но никогда не понимала и не принимала природу человеческой жестокости, успешно прикрывавшейся маской набожности и истинной веры. Как человек, выбравший своим призванием первоначально спасать людей, мог после со спокойной душой их же и губить, не укладывалось в ее голове. К тому же, по ее мнению, противоречило самим основам религии и веры в милосердие Господа, однако в подобные диспуты она предпочитала не вдаваться.

Фрида решила, что ему предречено было стать фанатиком, когда услышала его имя.

Она благодарно кивнула, забирая со стола плошку и устраивая ее у себя на коленях. Ей было больно, даже когда она случайно шевелилась, а потому перспектива дотрагиваться до ожогов ее не очень радовала. Она помедлила, собираясь с духом, но не успела зачерпнуть смеси, отвлеченная его вопросом.

Блетчли перевела взгляд на мужчину, подумав, что, возможно, ее возраст сыграет ей на руку. Ей на вид сложно было дать больше шестнадцати – по ее мнению, на опытную ведьму, загубившую десятки душ, она тянула еще мало. Впрочем, полагаться на его жалость к ней тоже особо не приходилось.

- Ничего. Но они считают, что я сожгла соседский дом. Взглядом, наверное, или как-то еще, - девушка пожала плечами, взглянув на него открыто и честно, ибо искренне не считала себя виновной в том, в чем ее обвиняли. – Если бы я могла в действительности это сделать, то спалила бы всю их деревню прежде, чем они меня схватили, а не сидела бы сейчас здесь с обгоревшими ногами.

Она поняла, что оттягивать больше некуда и, глубоко вздохнув, зачерпнула немного смеси из плошки, аккуратно нанося на ноги. Масло, соприкоснувшись с ожогом, защипало сначала немного, потом все сильнее. Фрида знала, что скоро это пройдет, но не могла удержаться от того, чтобы поморщиться и тихо зашипеть от боли.
[AVA]http://savepic.su/5806442.jpg[/AVA][NIC]Frida Bletchley[/NIC][SGN] [/SGN][STA]подружка дьявола[/STA]

+2

6

Бальтазар внимательно заглянул в зелёные глаза, выдержав паузу, прежде чем ответить:

– Мы не можем знать волю Божью. Но стремимся поступать в согласии с нашей верой, – ровно отозвался колдун. На его губах появилось подобие улыбки. Инквизитор выглядел расслабленным в целом, однако взгляд всё ещё оставался цепким. – Господь знает, кого я сегодня снял с костра. Даже если я совершил ошибку.

Бальтазар не считал себя спасителем чьей-то жизни. Чародей прекрасно понимал, что она может отправиться на костёр – и чем дальше, тем больше убеждался, что так оно и будет. Он не был против гибкого умы и свободомыслия, но данное понятие несколько разнилось с инакомыслием как таковым. Фрида либо не видела грани вовсе, либо видела её слишком хорошо. Ни одно из мировоззрений не играло ей на руку после торжественного огня, который хотели учинить в деревне в её честь.

Он кивнул, принимая сведения об её отце.

– Он сейчас в городе? – поинтересовался швед. – Я бы заглянул в его лавку. Приятно иметь дело со знающими людьми.

Швед всё ещё пытался списать её вольности на юный возраст, но не видел в ней того, что замечал за другими – слепого бунтарства, не позволяющего оценить свои поступки. Девушка прекрасно представляла то, о чём говорила. Бальтазар начинал убеждаться, что его разочарование в ней будет неизбежно. Отступаться, впрочем, без боя маг не собирался: он считал это Провидением, что он явился в деревушке в нужный день и нужный час. Возможно, Господь вёл его к заблудшей душе, у которой был шанс на спасение от дьявольских силков, куда та угодила из-за своего невежества. Бальтазар был одним из тех, кто долго искал себя и свою веру, поэтому знал, каких стараний это могло стоить. Цель, однако, оправдывала средства.

Он ответил суше, чем прежде, когда она затронула его знахарское прошлое. Настроен, впрочем, инквизитор по-прежнему был достаточно миролюбиво. В особенности для человека, который, как наместник Господа, имел его благословение возвращать возлюбленных детей в царство Его.

– Одно другому не мешает, – убежденно ответил маг. Не вдавался в фарисейство, но искренне в это верил. Иметь дар к ведовству ещё не значило быть еретиком. – Помимо тел, я получил возможность лечить души.

Его забавлял её острый язык, но мужчина считал, что попадись она его иному коллеге по цеху, одному из тех, кто вешал, сжигал и колесовал женщин за всё, начиная с красивого изгиба бедер, Фриду бы давно вздернули на дыбе. Шведу было далеко до ранга святого, однако столь вероломные методы ему претили. Эти души он, впрочем, считал гиблыми, как и знал, что Бог видел всё и собирался воздать каждому по его заслугам. Бальтазар старался но мере сил, но ждал судного дня без больших надежд, понимая, что всё же оставался человеком.

Господь узнает своих, и колдун примет со смирением, если не окажется в их рядах.

Он не надеялся, что она притронется к еде. Не собирался заставлять, считая, что его дело предложить, а её – отказаться, однако получил доказательство, что, несмотря на дерзость Фриды, элементарный инстинкт самосохранения у неё всё же был. Несколько необоснованный после всего, что она успела ему наговорить, но всё же намечающийся.

Бальтазар считал, что она вела себя противоречиво и потому – абсурдно.

Он остался равнодушен к её страданиям, когда заговорил снова. Обдумал то, что она ему рассказала, и в какой-то степени взглянул на девушку украдкой, не демонстрируя открыто живого интереса.

– Ты когда-нибудь следишь за языком? – насмешливо отозвался швед, ощутив на себе взбешенные взгляды тех, кому он закрывал обзор на Фриду. Харт кивнул в сторону постояльцеы. Они, и без того малочисленные, начинали расходиться, но и в оставшейся горстке всё ещё хватало праведного гнева, обращенного на девушку.

– Жаждешь их внимания?

Бальтазар снова зацепился взглядом за её ожоги и несколько поморщился, не утрудившись сменить тон:

– Где ты живешь?[ava]http://sg.uploads.ru/B9Mlg.png[/ava][STA]божий пёс[/STA][NIC]Balthasar 't Hart[/NIC][sgn]  [/sgn]

Отредактировано Erik Lehnsherr (2015-07-08 22:03:24)

+1

7

Она подумала, что в его словах была доля правды: Господь действительно знал. И Доминик действительно совершил ошибку по всем писаным и неписаным догматам, которые священнослужители принимали на веру как единственно истинные. Она была ведьмой, и она отрицала того Бога, во имя которого разжигались костры по всей Франции.

Фрида не отрицала, что ее вера была не столь глубока, но она верила. В того Бога, перед которым все равны, в того, который сам решал, кто достоин отправиться в Его царствие, а кто – познать все муки Ада. Мужчина перед ней не был наделен этим правом, как и не был никто во всей стране и за ее пределами, каким бы праведным он ни был.

Она не хотела говорить об отце и заметно помрачнела, когда он затронул эту тему, отводя взгляд и поджимая губы. Ей не нравилась собственная реакция, способная выдать больше, чем ей хотелось бы.

- Нет, - она ответила достаточно резко, но тут же взяла себя в руки, заставляя смягчиться, - но если Вам необходимы какие-то травы, я могу показать.

Разбиралась она в них, конечно, хуже отца, но за столько лет необходимые навыки приобрела, в особенности, что касалось того, что требовалось обычно магглам. Не сказать, что они были очень уж прихотливы, заходя, в основном, за приправами. В лавочке хранились также и волшебные растения, способные достаточно быстро вылечить любую хворь и используемые для зелий, но на них были свои покупатели – показывать их местным жителям было небезопасно. Знахари приравнивались к колдунам с той же частотой, что рыжие девушки к ведьмам.

Фрида зацепилась за его уверенность, что он лечит души, обреченно подумав, что в этом был корень всех проблем. Священным огнем не наказывали, а очищали. Пытками, стало быть, лечили. Что ее интересовало больше всего – откуда у них уверенность в их праве.

- Посредством умерщвления? Давая больному яд, Вы излечиваете его тело?

Она не провоцировала, но поймала себя на мысли, что ей интересна их беседа. Обреченная закончиться, несомненно, лечением ее души. Она не сомневалась в этом, а потому считала нужным получить хоть толику удовольствия. Итог был предрешен и так – рано или поздно ей полагалось сгореть по воле его, либо же по воле тех, кто уже попытался сделать это сегодня. Доминик был здесь, несомненно, проездом, и ее не тронут лишь до тех пор, пока он не выедет за пределы  городка.

Ей пришлось подтянуть к себе коленки, скорчившись от дикой боли и закусив губу, чтоб не вскрикнуть, но понимая, что иначе никак не намазать ступни. Просить помощи она не хотела, как и понимала, что здесь не было желающих ей помочь. Больше всего ее волновала не боль, а перспектива ближайшую неделю не вставать с постели, не имея возможности ходить. Она знала, что анисовое масло не поставит ее на ноги прямо сейчас, но планировала уложиться хотя бы в пару дней, если, конечно, до нее не доберутся раньше.

Она с трудом сдержалась от того, чтобы чертыхнуться, решив, что в присутствии инквизитора это будет лишним.

Фрида бросила на него почти взбешенный взгляд, вызванный не его вопросом, но болью, и попыталась успокоиться. В конце концов, он ей помог, хотя сейчас ей казалось, что оставить ее на костре было бы достаточно неплохой идеей.

- Я говорю то, что думаю. Вы предпочли бы, чтобы я Вам врала?

Она бросила насмешливый взгляд за его плечо, примечая возмущенных соседей. Поведением Доминика они были довольны вряд ли, а после ее слов – тем более.

- Не пройдет и половины дня с Вашего отъезда, как все их внимание будет и так приковано ко мне, - она пожала плечами, переводя взгляд вновь на мужчину, - мне нечего терять.

Фрида заметила, что он поморщился, глядя на ее ноги, и отчего-то весело подумала, что докатилась до того, что на них мужчины смотрели с неприязнью, вместо нормальной, подходящей реакции. Впрочем, она его понимала, потому что сама смотрела на них также - сейчас они могли вызвать интерес разве что у лекаря.

- Третий дом отсюда. И, честно говоря, мне больше хочется оказаться там, чем оставаться среди них. Хотя попытки сжечь меня взглядом, конечно, увлекательны.

- Откуда Вы приехали?
[AVA]http://savepic.su/5806442.jpg[/AVA][NIC]Frida Bletchley[/NIC][SGN] [/SGN][STA]подружка дьявола[/STA]

Отредактировано Charles Xavier (2015-07-08 23:18:31)

+1

8

Богу никогда не молились сильнее, чем во времена, когда о нём боялись говорить вслух. Обычно Бальтазар ощущал их страх. Липкий, обреченный, заставляющий молоть чепуху, когда многого, казалось, можно было избежать. Если не костра, то очередной дыбы, если не дыбы, то лишней порции плетей. Инквизитор считал, что, как и во врачебной практике, любую проблему можно было решить, если говорить о ней. Те, кого забирали на допрос, говорить не могли и лишь стенали, плакали и бились на полу в истошных конвульсиях отчаяния. Они не облегчали жизнь ни себе, ни своим судьям. Бальтазар считал, что жизни этих людей, без Бога, похожи на крики, и это было его долгом – показать им верный путь. Они просили о сострадании. Очищающее пламя было самым милосердным, что мужчина мог им дать.

Фрида не боялась. Не тряслась, стоило ему упомянуть имя Господе, и сначала думала, прежде чем говорила. Пусть Бальтазар порой считал, что всё происходило с точностью да наоборот. Она была сообразительной не по годам, и это вызывало у него улыбку – и, вдовесок, необъяснимое желание её терпеть.

Бальтазар знал то выражение, которое отразилось на лице девушки, стоило ему заговорить об её отце. Он видел подобные на лицах родных, которые, теряясь в галдящей толпе, оплакивали истлевающих. Фрида не была щедра на любезности, однако тон, придавший её голосу бóльшую звонкость, подтвердил догадку колдуна.

Он не стал спрашивать о том, что случилось. Его волновала её боль, но не причина утраты. Отчего-то, впрочем, Бальтазар догадывался, что произошло. Знахарям приходилось в нынешние времена не сладко.

– Твой отец ещё жив? – он мягко откинулся спиной на невысокую деревянную спинку сидения, и продолжил обезличенно. – Кто-то ещё есть? Мать, братья или сестры?

Он не посчитал нужным уведомить её о принятом решении, что в лавку, несомненно, заглянет. Швед не собирался задерживаться в Жеводане, но сейчас отчего-то строил планы на день, последующий после завтрашнего.

Бальтазар поймал себя на мысли, что его забавляют её сравнения. Удивительно, что те были насколько неожиданны, насколько предсказуемы. Швед не испытывал иллюзий касательно того, о чём народ шептался, стоило сплетням коснуться конгрегации. Колдун считал, что это лишь доказывало необходимость существования псов божьих. Потому что Бог был во всём и на всё была воля Его. Отрекаясь от него, люди обрекали себя на страдания. Святая инквизиция пыталась вернуть заблудшие души к жизни.

– На Востоке змеиный яд спас многие жизни. Порой то, что кажется нам смертельным, способно спасти нас. На свете не существует абсолютной истины, как не существует абсолютной веры. Мы не даем им яд, Фрида. Мы пытаемся дать надежду, которую считает отравой разум, соблазнившийся на уловки Дьявола.

Он видел, какую боль ей причиняло самолечение, поэтому отнесся к всплеску агрессии спокойно. Бальтазар поймал себя на мысли, что ему нравилась её эмоциональность. Несмотря на то, что доставляла та больше проблем, чем эстетического удовольствия.

Колдун улыбнулся, не размыкая губ:

– Если ты начнешь мне врать, наш разговор закончится гораздо быстрее, чем я бы того хотел.

Он не имел намерений угрожать ей, потому что считал, что Фрида и без подобных намёков была девочкой умной. Он не торопился, ибо для костра, как чародей всё ещё считал, она была слишком юна. Ничего не изменится, если они повременят с допросом, и она получит лишний день, который проведет без необходимости признаваться в содеянном.

Бальтазар смолчал об этом прежде, но считал, что с этого всё начиналось – с того, что они говорили, что ничего не делали.

– Я задержусь на несколько дней, – швед усмехнулся, не без веселых ноток во взгляде поймав чужой. – Послужу для тебя громоотводом.

Он отодвинул наполовину опустевшую посуду с ужином, как и расквитался с чашей вина.

– Я родился в Стокгольме. На севере, – швед поднялся и подхватил сюртук, заканчивая рассказ, – но моя мать родом из Грасса.

Бальтазар поднял воротник и сделал шаг к девушке, мягко отбирая у неё плошку.

– Тебе нужно домой. А ещё – холодная вода. Возможно, обрабатывать ожоги станет на так больно, – чародей взглянул на неё оценивающе:

– Тебе сможет кто-то помочь?[ava]http://sg.uploads.ru/B9Mlg.png[/ava][STA]божий пёс[/STA][NIC]Balthasar 't Hart[/NIC][sgn]  [/sgn]

+1

9

Фрида подумала, что сожжение – изрядно изматывающая штука, особенно, когда тебе не дают спокойно сгореть до конца. Ее не волновали особо взгляды посетителей, но она чувствовала, что за сегодняшний день уже устала от столь пристального  к себе внимания. Она находила их беседу занятной, а потому не имела ничего против, но предпочла бы, чтобы таверна была пустой.

Она не знала, жив ли еще отец. Не знала, стоит ли надеяться на лучшее или же все-таки смириться с неизбежностью. Второй вариант ей претил, как и претила сама мысль, что ее отец может быть в руках этих фанатиков. На удивление, к Доминику она из-за этого неприязни не испытывала. Ей казалось, что он отличается от остальных инквизиторов, пусть ей и не выпадала ранее честь с ними общаться. Красочных рассказов ей хватало с головой. Она не могла объяснить почему, но на человека, получавшего удовольствие от пыток и использовавшего их как с большим энтузиазмом, он похож не был.

- А сколько дней в среднем уходит, чтобы добиться от обвиняемого признания? – Фрида не собиралась скрывать, зная, что вскоре об этом будет галдеть вся деревня, и он рано или поздно узнает об этом. – Есть брат. Он был с отцом, когда того арестовали, но скоро должен вернуться.

Она хотела узнать подробности случившегося. Не понимала, как такое вообще было возможно, потому что у отца всегда была голова на плечах. Это они с Алексом, два разгильдяя, особенно в детстве, по несколько раз чуть не попадались магглам, пока научились контролировать способности. Она и сейчас порой могла забыться, но он не допускал подобных осечек никогда.

- А что, если Вы ошибаетесь, Доминик? Что, если Господь не одобряет Ваши методы, и Ему не нравится, что Вы взяли на себя право решать за Него, кто достоин жизни, а кто – смерти?

Она не сомневалась в том, что говорила, но понимала, что не сомневается в своей вере и он. Что не был бы сейчас здесь, если бы его можно было смутить достаточно банальной парой фраз, которые он слышал, наверняка, не единожды. Но она хотела слышать его ответ. Хотела знать, любопытства ради, как учат их, фанатично верующих, отвечать на подобные вопросы. Хотела видеть, что он ни на секунду не усомнится, чтобы окончательно убедиться, что они – инквизиторы – истинно верят в то, что делают.

Фрида кивком приняла его угрозу, походившую более на констатацию факта, к сведению. Подумала мимоходом, что, возможно, получает удовольствие от их беседы, несмотря на то, что она не следит за языком, как он выразился ранее. Они сейчас были как пресловутые удав и кролик, ведущие мирную беседу, прежде чем удав проголодается.

- Благодарю за подаренные несколько дней жизни. Успею дождаться брата, - она поймала его взгляд и внезапно улыбнулась, думая, что он ей нравится. Мужчину чертовски портила его работа, но в целом он был не так ужасен, какими привыкли рисовать псов Божьих.

Блетчли откровенно с трудом представляла, насколько сильно далеко Стокгольм, но понимала, что ему пришлось проделать немалый путь, чтобы добраться до юга Франции. Столько усилий, чтобы променять целительство на профессию палача.

Она не сопротивлялась, когда он забрал у нее плошку, но не особо хотела вставать. Холодная вода была здравой идеей, и она бы многое отдала за то, чтобы иметь возможность сейчас окунуть в нее горящие ноги, но для этого нужно было дойти до дома.

Она обвела взглядом таверну и ее посетителей, прежде чем усмехнуться и отрицательно мотнуть головой на его вопрос: количество желающих помочь ей за это время не изменилось, продолжая держаться на нуле.

- По-моему, я и сама неплохо справляюсь, - Фрида улыбнулась, стараясь, как завещал отец, сохранять хорошую мину при плохой игре, и аккуратно опустила ноги на пол. Коснулась сначала кончиками пальцев, потом потихоньку опустила ногу на пол полной ступней. Было больно, но ей показалось, что вполне терпимо.

Она встала, опираясь на стол, и сделала два шага вперед, после чего, не сдержавшись, охнула от боли.

- Все-таки появись Вы чуточку раньше, моя вера в Божью милость была бы куда сильнее, - серьезно заявила девушка, цепляясь за ближайший стол, прежде чем, помедлив, заглянуть инквизитору в глаза, - я буду Вам благодарна, если Вы поможете мне дойти.

[AVA]http://savepic.su/5806442.jpg[/AVA][NIC]Frida Bletchley[/NIC][SGN] [/SGN][STA]подружка дьявола[/STA]

Отредактировано Charles Xavier (2015-07-09 03:08:36)

+1

10

Бальтазар считал, что по ней было видно то, что она не замужем. Его, пожалуй, это удивляло, учитывая её возраст, но у Фриды, очевидно, всё было не слава Богу. Просто в какой-то момент маг поймал себя на мысли, что замужество могло научить девушку выбирать более подходящие образы для выражения собственных мыслей. Но, объктивно рассудив, швед признал идею, как негодную. В "ведьме" было слишком много от противостояния миру, чтобы она позволила кому-то влиять на себя.

Чародей поймал себя на странной мысли, что ему она могла перечить сильнее. И дело было не в том, что, стоило ему отдать приказ снять её с горящего шеста, её жизнь оказалась в его руках; нет, её храбрость (или безрассудство), пусть частично, но не держались целиком на страхе.

Бальтазар был готов замаливать свои грехи, помогая обрести путь иным, но за последние месяцы, когда костры с каждым днем горели всё ярче, он оказывался всё чаще измотан чужим трепетом перед правосудием святой инквизиции. Маг находил в себе смирение и силы, чтобы изгонять из сердца малодушие, но не мог не признать, что это становилось тяжелее.

– От недели до трех, – спустя мгновение отозвался швед, не потребовав с неё никаких более сведениий об её отце, как и семье в целом.

Бальтазар взглянул на неё, подумав, что рано или поздно они все задают этот вопрос. Мужчина пришел к выводу, что ему нравилась пылкость, с которой Фрида рассуждала о Боге, но пока он не оставался доволен самими её суждениями.

Он улыбнулся в разумной степени тепло:

– Тогда Господь найдет мне способ об этом сказать. Возможно, Фрида, меня, как и тебя сегодня, однажды тоже будет ждать костёр. Если будет на то воля Божья.

Бальтазар наблюдал за ней без издевки, но не без интереса, когда она попыталась встать. Его восхищало упорство, с которым она стремилась жить, и забавляла гордость, мешающая избавить от ненужных страданий. Швед считал, что на сегодня ей было достаточно того, что пламя лизнуло её пятки. Возможно, оно останется в её памяти напоминанием, чем платит Дьявол своим детям за любовь к нему.

Он оказался готов ей помочь раньше, чем она всё-таки его попросила. Швед аккуратно подхватил её под талию, придерживая и выводя из таверны. Харт смиренно принимал то, что не выступать с цыганочкой его новая знакомая не могла. Чародей всё ещё считал, что её спасала юность в том, что он позволял ей переходить границы без обещаний отправить в казематы сию же секунду.

Бальтазар, испытанный врачебной совестью, подхватил девушку на руки, когда минули второй дом. Он видел, как ей было больно, и считал, что урок она, по крайней мере на этот вечер, усвоила.

Он внес её в дом, после чего, оставив сидеть на табурете, не без помощи Фриды раздобыл металлический таз с ледяной водой и поставил рядом с девушкой. Швед позволил себе забыть на время о том, что он должен был допрашивать её в этот момент, доверяя толпе, а не женщине, которая сама по себе была отродьем Дьявола, как считали некоторые его братья по цеху.

Бальтазар отошел от неё на несколько шагов и, найдя взглядом каминный остов, присел на корточки, разжигая огонь.

– Сколько тебе лет? – он решил для себя, что всё-таки предпочитает знать конкретную цифру. – Есть жених?

Шведу стало интересно, насколько в глазах деревенских она была безнадежна. [ava]http://sg.uploads.ru/B9Mlg.png[/ava][STA]божий пёс[/STA][NIC]Balthasar 't Hart[/NIC][sgn]  [/sgn]

+2

11

Фрида промолчала, когда он озвучил сроки, но внутренне содрогнулась. Если все те ужасы, которые рассказывали о методах инквизиции, были правдой, то отца точно ждало не меньше пары недель Ада.  Упрямство, как отличительная черта, передавалось в их семье из поколения в поколение, поэтому она сомневалась, что отец с легкостью сознается во всех грехах.

Ей не нравились его рассуждения и вера в то, что если он не прав, то получит знак. Она вообще не считала, что Он, будучи скорее наблюдателем, должен посылать какие-либо знаки. Его логика отдавала эгоизмом куда большим, чем могло показаться на первый взгляд, и, несомненно, большим, чем он сам себе представлял.

- Сколько человек Вы убьете, прежде чем получите знак? Или же увидите его, - фанатичная вера была слепа, а они видели то, что видеть хотели и привыкли. Она считала, что даже если им будет послан знак, они его или не заметят, или истолкуют неверно. – Не боитесь предстать перед Ним большим грешником, чем ведьмы и колдуны?

Фрида не боялась спрашивать: он хотел откровенности – она говорила то, что в самом деле думала. Спрашивала то, что ее интересовало. Почему никто не задумывался о том, какой грех берет на душу, если все их служение Господу окажется в корне неверным. Она считала это эгоизмом, считала, что они молятся, преследуют еретиков, ведут душеспасительные речи лишь с одной целью – обелить себя в Его глазах. Спасти свою душу, чтобы представ перед ним сказать о том, как искренне и самозабвенно боролись во имя Него.

Она не хотела просить помощи ни у него, ни у кого бы то ни было. Надеяться на инквизитора ведьме не подобало, но она здраво понимала, что иначе не дойдет. Как и не испытывала восторга от идеи добираться сейчас одной – наличие Доминика в городе, конечно, служило своеобразным  громоотводом, но она не очень то уж на это рассчитывала. Самосуд разъяренные соседи могли устроить и без показательного разжигания костра. О прекрасных способах проверки на связь с Дьяволом девушка была осведомлена хорошо, а потому не особо горела желанием быть, например, брошенной в воду.

Она бросила на него благодарный взгляд, когда он подхватил ее за талию, но не сдержалась от обреченного вздоха. Выбор между гордостью и желанием поскорее добраться домой был очевиден, но дался ей достаточно тяжело. Впрочем, от мысли, что до нее мог бы дотронуться кто-то из местных, пусть даже вынужденный доставить ее до дома, ее передергивало.

Фрида старалась опираться по большей части на него, но все равно испытывала дикую боль, чувствуя под обожженной кожей каждый камушек, валявшийся на дороге. Она не просила остановиться из принципа, но была близка к этому, когда он подхватил ее на руки. Иронию она оценила, решив, что стала первой ведьмой, которую инквизитор нес на руках, чтобы облегчить страдания.

Она объяснила ему, где что находится, пока сидела на табурете, стараясь держать ноги на весу. Наблюдала за ним, думая, что в нем все же было что-то не так, что-то отличавшее его от остальных, потому как в милосердие псов Божьих она не верила в принципе. Она не позволяла себе мысли, что его вера была не так крепка, как ему казалось, но отчего-то смутно на это надеялась.

Фрида поблагодарила его, когда перед ней оказался таз с водой, и аккуратно опустила туда ноги, чувствуя, как сходит жар.

-  Восемнадцать, - она бросила на него оценивающий взгляд, решив, что тому явно больше тридцати, но все же меньше сорока, и, усмехнувшись, ответила, - Бог миловал.

Она, вопреки всем традициям, не собиралась замуж, а отец не настаивал, потому она продолжала жить в свое удовольствие, избавленная от необходимости терпеть кого-то рядом. Положение женщин она считала отчасти не завидным, потому что находила мало вдохновения в семейной жизни с малознакомым человеком.

Девушка, однако, откровенно развеселилась от его вопроса, наблюдая за тем, как он разжигал камин. Бросила на него озорной взгляд и весело болтнула ногами в воде. Улыбнулась, когда он взглянул на нее, не особо скрывая свои мысли:

- А почему Вы спрашиваете? 

Она не намекала ни на что всерьез, но думала, что это забавно – немножко его подразнить. Знала, что у священнослужителей чаще всего не было семей, пусть обет безбрачия и был штукой по большей части добровольной. На деле, правда, выходило, что добровольно-принудительной, однако она слышала и истории о том, как целибат нарушался без зазрения совести.

- Вы, полагаю, тоже не женаты? Учитывая Вашу деятельность, - Фрида невинно взглянула на него и скромно улыбнулась, прежде чем продолжить, - тяжело, наверное, приходится?
[AVA]http://savepic.su/5806442.jpg[/AVA][NIC]Frida Bletchley[/NIC][SGN] [/SGN][STA]подружка дьявола[/STA]

+2

12

Бальтазар не испытывал иллюзий относительно своего эгоизма. Он не отводил пристального взгляда от девушки, пока она говорила. Признаться, он надеялся, что их беседа была исчерпана, но вопросы у Фриды, казалось, никогда не заканчивались. Чародея настораживало, насколько она била в цель, пусть ему претил термин "убийство". Он понимал, что так, с технической точки зрения, оно и выглядело. Однако не могло объяснить ни грамма из того, во что они верили и ради чего отправляли людей на костры.

Швед не был привычен к тому, чтобы оставлять чужие вопросы без ответа, но подумал, что ей, как магглу, для него будет тяжело объснить его настоящее положение вещей. Что не только в колдовстве было дело, но в вере. Нельзя было сжигать каждого, кто мог чаровать, потому что он – пример если не искупления, то его попытки. Он понимал, что в определенной степени был пристрастен, но не мог считать предрасположенность к магии иначе, как незначительным звеном при осуждении в ереси.

Дар толкал человека на то, чтобы встать на место Бога, потому что ведьмам и колдунам были подвластны многие вещи, которые обычные люди считали чудесами. Чародеев и знахарей было сложнее усмирить, потому что, обретая способности к колдовству, они подпитывали свою гордость и больше не могли отделить свет от тьмы.

Швед считал, что колдовство могло служить во благо Богу, если он сотворил его на земле своей и дал, как прометеев огонь, людям. Только его было необходимо научиться правильно принимать. Никогда – как данность, как и возможность одному человеку встать выше другого. Инквизитор порой осознавал, что они нарушали собственные заветы, но верил, что псы Божьи пребывали во грехе во славу Господа своего.

Он взглянул на неё внимательно, прежде чем подхватить девушку и вывести её из таверны, расплатившись с хозяином:

– Не боюсь, – произнес чародей, не беря на себя бессмысленную ношу – утверждать за других.

Бальтазар старался отдавать себя людям и Господу всего и раз за разом не понимал, почему к нему не приходило умиротворение. Почему над ним всё ещё властвовало эго, заставляя в минуты слабости верить в то, что Он не желал его в царствие своё, но был готов отдать Дьяволу вне зависимости от того, что колдун в дальнейшем предпримет. Чародей не опускал руки, но боялся, что однажды сидящий внутри него зверь, пропитавшись отчаянием своего хозяина, вырвется на свободу.

Он подумал, что она выглядит младше своих лет, но не сразу осознал, что ввязался шутливый спор. Швед относился с интересом к тому, как она упоминала Господа всуе, но не спешил читать нотации. Отчего-то чем дальше, тем больше ему становилось интереснее как далеко она может зайти. Бальтазар считал, что она толкала его на богохульство тем, что он позволял его ей.

Харт не без любопытства, смешанного с удивлением, пронаблюдал, как Фрида примеряет образ кокетки. Было бы ложью сказать, что она была не привлекательна, но после того, как швед дал обет безбрачия, чародей предпочитал избегать провокаций. Он вступил на путь искупления слишком поздно, чтобы остаться невинным, поэтому его преданность заветам держалась, в сравнении с юными монахами, исключительно на честном слове.

Он взглянул на неё через плечо, едва заметно выгнув бровь после чего отвернулся к камину, наблюдая, как в поленьях разгорается высеченная искра. Мужчина предпочитал пользоваться магией в несколько более необходимых ситуациях, но признавал, что бытовые чары сейчас были бы как нельзя кстати. Не при таких, однако, обстоятельствах.

– Не женат, – подтвердил Бальтазар, когда его губы тронула тонкая усмешка. Он находил занятным, что она позволяла себе такое поведение после того, как чуть не сгорела на костре за ведьминские козни, а отныне вела себя достаточно фривольно с инквизитором.

На её вопрос о том, зачем он спрашивал, чародей тактично смолчал, чувствуя её настроение и тон. Удивительно, как её невинность сочеталась с соблазном.

Швед, наконец, поднялся и, выпрямившись, вернулся к Фриде. Он остановился рядом с её табуретом, взглянув на девушку, из-за вынужденного положения, сверху вниз:

– Не сказал бы. Ко всему привыкаешь, – чародей выглядел достаточно серьезно, но взгляд не был лишен странного для его репутации озорства, когда он продолжил.

– Но ты, как могу судить, тоже на правильном пути.

– Тебе нужно обмотать чем-то ноги, – без перехода продолжил швед. – Есть что-то на примете? [ava]http://sg.uploads.ru/B9Mlg.png[/ava][STA]божий пёс[/STA][NIC]Balthasar 't Hart[/NIC][sgn]  [/sgn]

Отредактировано Erik Lehnsherr (2015-07-09 20:08:56)

+2

13

Фрида считала, что ей нечего терять. Пусть Доминик и обещал выступить громоотводом, однако она рассуждала достаточно трезво. В глазах соседей она была скорее злобной ведьмой, чем невинной жертвой, чему она отчасти поспособствовала и сама, высказав желание сжечь дотла всю деревню. Деваться ей было, в общем-то, некуда, потому что она должна была дождаться брата. А уехать после его возвращения тоже было идеей не самой здравой – в эти смутные времена чужаков не любили нигде.

Он нравился ей в самом деле. В своей фанатичной вере, дающей ответы на все вопросы, которые могли бы его терзать, будь он менее набожен, и в своей отстраненности, казалось бы не демонстрирующей ей лишних  поводов для вольностей.  Она поймала с удивлением его озорной взгляд, когда он подошел, и как-то внезапно решила, что он мог быть не так уж безнадежен.

Ее не смущала необходимость смотреть на него снизу вверх, но для удобства она чуть приподняла подбородок, откинувшись слегка назад и упираясь ладонями о края табуретки, пока он говорил. Она считала это скучным – вынужденный целибат. В том, что он был вынужденный, она не сомневалась – их вынуждала вера, пусть они и считали, что действуют добровольно. Девушка никогда не видела ничего зазорного в мирских радостях, а потому не понимала, почему их Бог их в этом ограничивал. Возможно, что потому, что хотел всецелого внимания и любви, не желая делить их более ни с кем.

Она заметила, что он промолчал на ее вопрос. Не был обязан вступать с ней в подобного рода разговоры, и ей стоило бы благодарить его за такую тактичность. Фриде было весело, несмотря на обгоревшие ноги, несмотря на то, что она была один на один с инквизитором и позволяла себе вольности достаточные для того, чтобы ее осудить. Но он этого не делал. Он позволял ей это сам – не слишком аккуратно и отчасти грубо нащупывать ту грань, за которой кончится его терпение.

Она встала резко, оказываясь с ним в непосредственной близи, и ноги, успокоенные холодной водой, отозвались тупой болью, не одобряя ее действия. Чуть поморщилась, но не обратила на это более никакого внимания, не сводя с него насмешливого взгляда. Если ей суждено было гореть, то нужно было хотя бы дать достойный повод.

- А стоит ли? Привыкать, - Фрида спрашивала вкрадчиво, не позволяла себе многого, но осторожно коснулась его руки, следя за реакцией. – В чем смысл обета безбрачия? Разве Господь не благословляет браки? Разве Он против любви?

Она чуть помедлила, продолжая вглядываться ему в глаза, но через пару мгновений убрала руку, улыбаясь как ни в чем ни бывало.

- На примете ничего, если только не пустить на это подол платья – вряд ли мне удастся его еще куда-нибудь надеть, а для следующего зрелища я подберу что-то другое. Может просто снова смазать маслом?

- Кстати, полотенце есть в том комоде, - девушка показала пальцем на нужный, - ты не мог бы его достать?
[AVA]http://savepic.su/5806442.jpg[/AVA][NIC]Frida Bletchley[/NIC][SGN] [/SGN][STA]подружка дьявола[/STA]

Отредактировано Charles Xavier (2015-07-10 01:57:11)

+2

14

Бальтазар считал всё больше, что она была похожа на ведьму. Он поймал себя на мысли, что ему нравится, как она вздергивает подбородок, а не съеживается в предвкушении надуманного наказания. Бунтарский дух Фриды после всего, что ей довелось пережить за сегодняшний день, шведа завораживал. Он не отрицал, впрочем, того, что её поведение не было примером рационального мышления, но не считал себя обязанным вразумлять её на данном этапе. Инквизитор испытывал интерес к тому, что творилось в голове девушки, и был готов терпеливо ждать, когда она сорвется. Или заставит сорваться его, хотя бы на одно из трех положенных увещеваний.

Харт смутно осознавал, что уже должен был выставить ей все три и начинать переживать должное предвкушение от близости необходимого перехода к пыткам. Пусть даже они не соблюдали условия, которые, по уставу, могли бы позволить ему использовать сказанное девушкой против неё самой, Бальтазар понимал, чье слово будет весить больше во время трибунала.

Власть, дарованная конгрегации, пьянила. Швед, как чужак, ввязавшийся в систему по собственной воле и в зрелом возрасте, отдавал отчет, что вседозволенность вела к судебному произволу. Права, которыми наделяли инквизитором, соблазняли, но чародей одергивал себя каждый раз. Он не хотел уподобляться тем, кто следовал своим низменным потребностям. Маг не за тем проделал столь долгий путь из Стокгольма на Юг, чтобы изменять воле Господа из-за собственных слабости и малодушия. Бальтазар и без того испытывал к себе достаточно отвращения, чтобы усугублять ситуацию. Он не стремился в Рай, но чувствовал, что душа его была далека от того, чтобы обрести покой.

Он несколько покачнулся, отстраняясь, когда она резко встала. Бальтазар считал, что она дурила. Он убедился в этом снова, когда она невесомо коснулась рукой его, заставляя чародея заглянуть в зеленые глаза. Бальтазар не одернул руку, но, на самом деле, не понимал, зачем ей было это нужно.

– Зависит от того, как понимать любовь, – вкрадчиво, в тон ей, отозвался Харт. Он сдерживался, но наблюдал за ней, на самом деле, не без веселья. – Я не буду иметь право нести страх Божий, если не буду мудр. Мудрость не приходит без страдания, как не произойдет принятие Его истин без отречения. Целомудрие, которое мы соблюдаем, очищает нас. Помогает понять Его замысел лучше.

Бальтазар поймал себя на мысли, что она не знает его. Понятия не имеет, с каким огнем играет, потому что "Доминик" не имел ничего общего с тем человеком, которым был швед по наитию, а не согласно догматам избранной веры. Чародей знал людей, которые не помнили себя и свою жизнь до того, как открыли для себя Бога. Его проблема, наоборот, была в том, что он помнил её слишком хорошо.

Он выждал некоторое мгновение, когда она руку всё-таки убрала и перешла на ты, когда швед перестал от неё этого ожидать. Её дерзость неизменно граничила с юношеским – и самым опасным – видом безрассудства.

Бальтазар позволил себе улыбку:

– Нет, масла будет недостаточно, – он мягко надавил на её плечо, вынуждая усесться обратно на табурет, прежде чем вполне серьезно взглянуть на подол её платья. Он считал, что доля правды в её словах была и что с этим нарядом её вряд ли будут свявать приятные воспоминания. – Учитывая домашние условия, ты можешь рассчитывать на компресс. Процесс пойдет быстрее.

Он подумал, что ему стоило вернуться за вещами. В сидельных сумках оставались некоторые травы, снадобья и настойки, как и остался, приставленный в стойле, его посох. Бальтазар не волновался за последний исключительно по причине, что на вид он не представлял из себя какой-либо ценности для несведущего.

– Если не жалко подол, рви, – швед хмыкнул, когда вернулся к ней обратно с полотенцем. Он взглянул в чужое лицо пристально:

– Ты осмелела, – Бальтазар оценивающе, но, вопреки всему, всё же одобрительно сощурился. Прекрасно понимал, что она до этого не вела себя, как невинный агнец, однако не мог устоять от того, чтобы не сыграть баш на баш, когда Фрида дразнила его сама. – С какой стати?

Чародей спрашивал дружелюбно, не собираясь выдвигать претензий. Лишь в полной мере, как и она, позволяя себе удовлетворить собственное любопытство. [ava]http://sg.uploads.ru/B9Mlg.png[/ava][STA]божий пёс[/STA][NIC]Balthasar 't Hart[/NIC][sgn]  [/sgn]

Отредактировано Erik Lehnsherr (2015-07-10 03:25:01)

+2

15

Фрида считала это все чушью. В страданиях не было ни капли мудрости, как в целомудрии просветления. Это было красивой сказкой, призванной, по большей части, отделить священнослужителей от обычных людей. Разделить, показать их отличие в лучшую, праведную сторону, чтобы после творить произвол, прикрываясь собственной святостью. Они вправе, ибо менее грешны, чем остальные.

Она не спешила обвинять его в лицемерии. Отчего-то ей казалось, что он искренне верит в то, что говорит. Хочет верить. Ей пришло в голову, что он не был таким уж фанатиком, каким представился ей вначале, иначе бы сейчас вряд ли помогал ей. Ему могло не нравиться то, что она говорила, ибо греховности и богохульства там было достаточно, но он позволял ей это говорить, не сделав ни единого замечания.

Она промолчала, но не собиралась закрывать эту тему. Послушно села на табурет, разглядывая его. Доминик держался отстраненно, но, по ее мнению, позволял себе взгляды не подобающие священнослужителю. Серьезности в нем было также мало, как и в ней, пусть он и скрывал это за праведными речами. Ей было интересно, насколько сильна его вера, и что там, за ней.

Фрида не имела ничего против компресса, в особенности, если это обещало ускоренное заживление ожогов. Несмотря на то, что она разбиралась в травах более, чем сносно, к медицине как таковой практически не имела никакого отношения, если только дело не касалось варки зелий. Все остальные причуды целительства, как магического так маггловского, оставались для нее за рамками понимания, и, откровенно говоря, она предпочитала доверять это отцу. Поэтому она готова была оставить все дальнейшие манипуляции с ее ранами на совести инквизитора, раз уж он взялся ей помочь.

- Если тебе нужны какие-то еще травы, они есть в кладовке, - сообщила девушка, когда Доминик вернулся с полотенцем.

Она забрала полотенце и неохотно вытащила сначала одну, потом вторую ногу из холодной воды, аккуратно вытирая. Старалась касаться осторожно, но моментами все равно морщилась. В общем-то, она бы с удовольствием так и просидела бы, опустив ноги в таз, дожидаясь, пока они сами заживут, но понимала, что этого можно ждать до скончания века.

Блетчли отодвинула таз подальше из-под ног и осторожно опустила их на пол, касаясь кончиками пальцев. Других вариантов кроме того, чтобы пустить на расход платье, она так с ходу придумать не могла, но понимала, что для того, чтобы его порвать, придется встать вновь. Она вставала уже легче, чем в первый раз, но все равно мысленно проклиная идиотов, решивших, что ее место на костре. Ее бы воля, она делала бы это вслух, однако боялась, что при всей своей лояльности, подобному инквизитор будет не рад.

Она дернула подол резко, услышав звук рвущейся ткани. Стараясь рвать по кругу, дернула еще несколько раз, прежде чем в ее руке оказалось ткани достаточно, чтобы обернуть ею ноги. Она подумала, что ситуация становилась еще абсурднее и ей, непременно, не жить долго и счастливо. Со стороны картина должна была выходить занятной – рыжая, зеленоглазая ведьма в платье теперь уже выше колена перед инквизитором, у которого уже достаточно поводов, чтобы обвинить ее в инакомыслии, а, исходя из ее намеков, и в блуде. Что, несомненно, тоже было от Дьявола.

Фрида не заметила в его словах недовольства, как и не заметила его во взгляде. Она позволила себе уже достаточно, а потому взглянула на него смело, приподнимая насмешливо бровь. Откровенно говоря, его вопрос приводил ее в замешательство, потому что и ранее она не вела себя осторожнее, но совершенно искренне не знала, как объяснить, почему позволяет себе подобные вольности с ним.

- Наслаждаюсь моментом, прежде чем ты возьмешься лечить мою душу.

Она не делала более попыток его коснуться, несмотря на то, что они стояли достаточно близко. Понимала, что отчасти перегибает, если все же надеется прожить еще хотя бы пару лет, но не хотела ни отступать на шаг, увеличивая между ними расстояние, ни сводить насмешливого взгляда с легким вызовом в нем.

- Мы, кажется, остановились на любви. И как же ты ее понимаешь? - Фрида поинтересовалась достаточно невинно и, не дожидаясь ответа, продолжила, отдавая себе отчет в том, что нарывается, - и насколько греховно испытывать симпатию, скажем, к инквизитору?
[AVA]http://savepic.su/5806442.jpg[/AVA][NIC]Frida Bletchley[/NIC][SGN] [/SGN][STA]подружка дьявола[/STA]

+2

16

Бальтазар направился к кладовке, отвлекшись, когда Фрида принялась выбираться из таза. Он уточнил, где находится дверь, и после нашел её без труда, по мере продвижения вглубь дома позволяя себе осматриваться. Торговля, судя по всему, шла неплохо, что шведа не удивляло, учитывая времена и глушь, которая не повзволяла разжиться обширными связями со знахарями. Швед вспомнил, что девушка говорила об отце; решил, что не удивлен тому, что к нему проявила интерес святая инквизиция. Учитывая его дочь – скорее всего, не зря.

Содержимое кладовки произвело на чародея впечатление широтой выбора и территориальным разнообразием: он знал, что многие травы не росли не только во Франции, но и на ближайший землях. Отец Фриды, как и, видимо, её брат, должны были много путешествовать, чтобы собрать столь выдающуюся коллекцию. Бальтазар приметил ещё дверь, ведущую из кладовки дальше, но вскоре забыл про неё, ибо обнаружил всё, что требовалось, на ближайших полках. На данный момент, при всем любопытстве, швед не испытывал желания к детальному изучению пространства. Кроме того, он так или иначе собирался заглянуть в эту лавочку на днях, поэтому вышел, захватив с собой ревень, мёд и подвернувшееся под руку облепиховое масло. Последнее обещало разобраться с ожогом в целом, первые два – дать фору волдырям, когда в совокупности представляли решение проблем для несостоявшейся "ведьмы".

Он успел зайти на кухню и, измельчив, смешать игредиенты, когда вернулся к камину. Бальтазар ощутил, что задерживает взгляд дольше положенного на чужих оголившихся ногах, и одернул себя. Обычно он не испытывал проблем с обетом безбрачия. Длинные дороги по большей части выматывали, а пытки, как некоторых, не возбуждали. Ему претила грязь и бремя человеческих душ, но чародей нёс свой крест и неустанно выполнял долг. Он знал, что это было необходимо ему и не мог отречься от ответственности лишь из-за собственного малодушия.

Швед поймал себя на мысли, что в конгрегации также не остались бы довольны тем, что он позволял Фриде говорить и как – себя вести; он сам, должно быть, заслужил плетей, потому что не мог сдержать демона внутри себя, которого старательно пытался изгнать.

Харт чувствовал, как, вопреки здравому смыслу, возрастает его интерес к ней, потому что, несомненно, момент, когда он возьмется за её душу, настанет скоро, ибо Дьявол говорил её устами. Она вела себя взапрямь, как блудница, но швед не мог припомнить сплетен в деревушке на этот счет.

Ему снова пришлось подойти ближе, чтобы забрать ткань. В ней не было ни тени смущения, которые обычно испытывали девицы, и даже в кокетстве присутствовала яростная самоотверженность. От её наглости у шведа, пожалуй, захватывало дух.

– Ты делаешь всё, чтобы я принялся за её лечение, – Бальтазар смотрел на девушку пристально, серьезнее, чем прежде, и ощущал собственное нарастающее напряжение. Он считал, что ей, видимо, понравилось на костре.

Швед опустил ткань в плошку, пропитывая смесью, и составил на находящийся рядом подоконник.

Он подумал, когда она задала вопрос снова, что ему не нравятся её игры – но отчего-то не мог пресечь их на корню. Чародей видел, что они зашли слишком далеко. Подумал, что они могли бы сэкономить время, признайся Фрида в ереси сейчас, но больше всего боялся, что дело было не в этом.

Он понимал, что она продолжит насмехаться на его верой, если продолжит, и решил, что клин выбивали клином. Чародей не предлагал ей присесть обратно, получая странное, далекое от святого моральное удовлетворение от того, что следы от костра напоминали ей о себе.

– Святое писание учит нас любить людей во всем мире, – протянул Бальтазар. Он потянулся обратно за тряпками и передал готовый компресс девушке, не меняя, впрочем, темы. – К нашему брату редко испытывают симпатию.

– Мы понимаем любовь по-разному, – чародей насмешливо улыбнулся. – Как понимаешь её ты, "ведьма"?[ava]http://sg.uploads.ru/B9Mlg.png[/ava][STA]божий пёс[/STA][NIC]Balthasar 't Hart[/NIC][sgn]  [/sgn]

+2

17

Фрида прекрасно понимала, как выглядело ее поведение в его глазах, но отчего-то не боялась. В общем-то, знала, чем рано или поздно закончит, и готова была рискнуть. Потому что смерть от руки инквизитора казалась ей более оправданной, чем от рук всего этого неотесанного деревенского сборища, боявшегося ее. Впрочем, она понимала, что вздумай инквизитор пытать ее перед смертью по всем писаным и неписаным правилам, это будет куда болезненнее, чем несколько мучительных минут на костре.

Она поймала его взгляд, не упустив, что он стал серьезнее, и ответила серьезным своим, без какого-либо намека на насмешку:

- А сможешь? – она выдержала паузу в пару секунд, прежде чем пояснить: - Вылечить.

Ведьма считала, что если и были какие-то средства для лечения души, то им, инквизиторам, о них ничего известно не было. Ибо боль не лечила, как и не лечили страдания. Калечили да и только, и душу и тело, а после предавали «священному» огню за ненадобностью и непригодностью.

Она следила за его действиями внимательно и думала, что, в общем-то, не понимает его. Зачем он возится с ней, скурпулезно и заботливо, насколько это слово было вообще применимо к людям его профессии. В особенности, после того, что она ему наговорила. Фрида не собиралась отрекаться ни от одного сказанного слова, но разумно полагала, что единственное, что он должен делать сейчас – готовить новый костер.

Она чувствовала как ей жжет ступни, но не желала ни отходить, ни садиться. Из принципа и из гордости, грозившими обернуться для нее не лучшим образом. Ей нравилось его дразнить и, особенно, дразнить своей близостью. Она считала, что не может не смущать его (не заставлять краснеть, естественно, но испытывать неловкость, дискомфорт), потому что ей хотелось залезть, заглянуть глубже. Посмотреть, что он прятал за обликом инквизитора. Ей казалось, что там несомненно было что-то интересное, и она считала, что ей уже нечего терять.

- Я спрашивала не об этом, - девушка улыбнулась, не спеша забирать компресс у него из рук, - я спрашивала насколько греховно желать мужчину, служащего Господу. Гипотетически.

Она добавила последнее насмешливо после секундного раздумья, обозначая формально теоретичность их беседы, но не испытывая сомнений в том, что он поймет все как надо. Подумала, что не удивится, если на этом моменте у него закончится терпение, но все же решила продолжить, отвечая на его вопрос.

- Смотря о какой любви мы говорим. Любовь к родителям, к людям? Любовь к мужчине? – Фрида перехватила его руку с протянутым компрессом, не касаясь ткани, но мягко сжимая в ладони запястье. - Любовь разная. Я не отрицаю ни одного из ее видов.

Она не убрала руку, переведя взгляд на ткань, и после ровно, не опускаясь до пошлых, дешевых намеков, добавила:

- Полагаю, разумнее будет приложить компресс в комнате. Поможешь дойти?[AVA]http://savepic.su/5806442.jpg[/AVA][NIC]Frida Bletchley[/NIC][SGN] [/SGN][STA]подружка дьявола[/STA]

Отредактировано Charles Xavier (2015-09-17 02:18:56)

+2

18

Бальтазар начинал уставать от её дерзости. Чародей не отрицал, что она по-прежнему интересовала его, как интересует редкий и ядовитый сорт шипастого цветка, но их игра затягивалась. Так же, как и лишалась невинного очарования из-за разговоров чрезмерно прямолинейных для беседы ведьмы и инквизитора. Божий пёс не считал себя ни пуританином, ни, в целом, ханжой, но не мог позволить себе нарушить принципы, которые скрупулезно выстраивал в течение многих лет.

В отличие от остального простого люда, Бальтазар не видел ничего благородного в том, чтобы вставать на службу к Господу. Он знал достаточно, чтобы отдавать себе отчёт в том, что, если бы не дар, ставший его проклятьем, он бы вряд ли лишний раз открыл библию.

Бальтазар считал, что на её вопрос ответил – и понимал ясно, о чём она спрашивала. Чародей считал уместным попытаться спасти её тело и душу от острого языка девушки и юношеского необдуманного любопытства, но она заставляла его играть по взрослым правилам.

Чародей поймал себя на мысли, что ему это не нравилось. Он не хотел относиться к ней иначе, нежели как к взбалмошному ребёнку, которым (и только) она, несмотря на поздний возраст, несомненно, была.

Он смотрит на неё некоторые мгновения, но не выглядит смущенным. Его прежнему эго, которое он схоронил после того, как покинул Стокгольм, было праздно лестно её необоснованное внимание. Бальтазар знал, что ни оно, ни её смешные намёки не имели значения, когда он должен был соблюдать заповеди Его, если хотел искупить свой грех.

– Тебе лучше присесть, – он советовал мягко, прежде чем продолжить, не повышая голоса:

– Похоть, – божий пёс заглянул ей в глаза и неторопливо пояснил, – один из семи смертных грехов, Фрида. Она развращает сердце, влечет ко злу и греху.

– Она – грех, за которым последует легион других. Начало начал.

Он не двигался и почти не моргал, когда снова замолк. Чародей задумчиво склонил голову вбок, пока она не обхватила его запястье своим.

– Отрицаешь. Один из них, – он не сопротивлялся, пытаясь разорвать её хватку. Его тон был не суров, но, скорее, ласков. Однако, не добр. 

– Любовь к Господу.

Бальтазар не желал больше ввязыааться в дискуссию.

Он не собирался переступать порог, когда согласился ей помочь. Швед всё ещё чувствовал ответственность за неё, когда, спокойно попросив её убрать руку (для их общего удобства), передал рыжеволосой компресс и попросил указать направление.

Он, как и собирался, оставил её на пороге спальни, чинно, после издевательской заминки, склонив голову.

– Доброй ночи, Фрида, – подытожил Бальтазар и едва иронично приподнял уголки губ, прежде чем направиться прочь.

– Компресс не должен навлечь на тебя больших бед. С утра нас ждёт много дел.[ava]http://sg.uploads.ru/B9Mlg.png[/ava][STA]божий пёс[/STA][NIC]Balthasar 't Hart[/NIC][sgn]  [/sgn]

+2

19

***
Фрида целует его невесомо, когда он начинает просыпаться. Не испытывает мук совести, потому что в этом лишь его вина. Его выбор – она не заставляла его приходить к ней комнату, несмотря на все, не слишком подобающие намеки. Она не считает нужным говорить ему ничего о его праведности, полагая, что это лишь его дело, но убеждается после этой ночи, что его вера не так сильна, как ему того хотелось бы. Ей нравится подобное открытие куда больше, чем его вчерашний убежденный фанатизм, но она считает забавным то, что ведьма соблазнила инквизитора.

Она знает, что он может разжечь для нее костер сегодня же, и отчасти боится осознания им своей «ошибки». Потому что свои грехи он отправится замаливать, а ее, в их искупление, отправит на суд божий. Она прокручивает в голове обвинения, которые он ей, несомненно, предъявит, как только придет в себя, в точной, заученной формулировке, потому что знает их все наизусть. Потому что она – не первая ведьма, оказавшаяся на костре. Но, определенно, первая, которую снял оттуда божий пес.

Блетчли представляет его в роли обвинителя красочно и почти слышит речи о соблазне и похоти, и происках Дьявола, когда целует его вновь и проводит пальцами по коротким волосам, а после сбегает к вороту рубашки. Она мимолетно удивляется вновь тому, что он так ее и не снял, и вспоминает случайно, что и ее попытки сделать это он пресекал.

Она не обращает внимания, когда он пытается снова ее остановить, и отзывается негромко, расстегивая пару верхних пуговиц:

- Не дури.

Ведьма чувствует под рукой что-то, когда спускается чуть ниже, и готова поспорить, что это – что-то металлическое. Она расправляется с оставшимися пуговицами быстро и распахивает рубашку, на мгновение замирая. Видит раны на теле, совсем свежие и старые, оставшиеся напоминанием рубцами, и не может отвести взгляда от железных крючков у него на груди, впившихся в плоть.

Она проводит по ним рукой, чувствуя насколько это зрелище ей неприятно, и бросает озадаченный взгляд на мужчину. Ей совершенно не понятно, зачем ему это нужно, и она хочет, чтобы он объяснил ей. Зато теперь становится совершенно очевидным, почему он не хотел, чтобы она видела это.

- Что это за дрянь?

Фрида не скрывает отвращения, но не убирает руку. Легонько подцепляет ноготком одно из колец и тянет чуть вверх. Не может объяснить, зачем это делает, но смотрит почти завороженно на то, как небольшой шип выходит из плоти.

- Зачем ты это делаешь с собой?
[AVA]http://savepic.su/5806442.jpg[/AVA][NIC]Frida Bletchley[/NIC][SGN] [/SGN][STA]подружка дьявола[/STA]

Отредактировано Charles Xavier (2015-09-20 21:42:23)

+2

20

Бальтазар чувствует опьянение минувшей ночи, когда сонно, не в силах выбраться из вязкой дремы, приоткрывает глаза. Он позволяет себе не думать о том, что совершил, когда ощущает её губы на своих. Мужчина смотрит на ведьму внимательно из-под полуприкрытых век, потому что считает, что её дерзость, когда она не предпочитает забыть об их близости на следующее утро, не имеет границ.

Чародей спохватывается позже, чем следует, когда она подцепляет, одна за одной, первые пуговицы на его рубашке. Он пытается поймать чужое запястье, но спускается ладонью по её предплечью ниже, остановленный ультиматумом. Бальтазар не был идеальным примером для послушания, особенно – ей, но ему требовалось время, чтобы привыкнуть к этой мысли. Что ведьма была достаточно храбра, чтобы указывать инквизитору.

Бальтазар ощущает раздражение, потому что она не может, в конце концов, оставить его одежду в покое. В отличие от неё, он осознает, что она понятия не имеет, что творит.

Он замечает это по её глазам и действиям – догадку, когда Фрида, наконец, добирается до его маленькой тайны.

Чародей отдаёт отчет в том, что им движет не альтруизм, не желание уберечь её от созерцания жестокого зрелища. Он знает, что это – очередное проявление эгоизма. Умерщвление плоти было ритуалом болезненно личным. К тому же, Бальтазар отдавал отчёт, что он, в глубине души, был не самым верным его апологетом, потому что любил себя сильнее.

Бальтазар допускает её вмешательство, как неизбежное; не убирает её ладонь, когда ведьма касается тёплого, согретого телом металла власяницы. Он не заботится о душевном равновесии девицы, но не хочет, чтобы она задавала лишних вопросов.

Швед морщится, когда она вытягивает один из шипов из плоти. Отчасти из-за боли, но в основном – потому что она всё-таки начинает задавать вопросы.

Он привыкает к тупой, ноющей боли из-за изуверского "кнута", обещающего представить "пряник" в виде всепрощения на небесах. Он считает, что ему нечего терять, когда, не убирая её руку, приподнимается на локте, касаясь большим пальцем за женским ухом и неторопливо целуя ведьму в ответ. Мужчина сжимает зубы на её нижней губе, прежде чем отстраниться.

Швед знает, что она не поймёт; знает, что она не верит в силу Господа – и не пытается ломать её. Сейчас.

– Власяница. Призвана стращать и обуздывать присущий нам, как людям, эгоцентризм, эгоизм и нарциссизм, – он отвечает спокойно и смотрит на ведьму. Бальтазар опускается обратно на подушки аккуратно, касаясь пальцами покрасневшей кожи под металлическими кольцами, с досадой стирая одну из проступивших капель крови.

– Она позволяет мне жить в согласии с тем, кто я есть.

Он всё-таки снова трогает её запястье, бросает негромкое:

– Не трогай, – и добавляет «пожалуйста». Чародей снова морщится, когда шип врезается в тело, входя в прежнее воспаленное отверстие.

– Мне будет нужно обработать раны.[ava]http://sg.uploads.ru/B9Mlg.png[/ava][STA]божий пёс[/STA][NIC]Balthasar 't Hart[/NIC][sgn]  [/sgn]

Отредактировано Erik Lehnsherr (2015-09-21 01:48:32)

+2

21

Фрида видит, как он морщится, но не убирает руки. Не из желания причинять большую боль, но от непонимания, как человек в здравом уме может делать подобное с собой. Она не верит своим глазам, хотя видит отметины на его теле слишком ясно, и считает их уродливыми. По причине их происхождения. Как и считает уродливой и мерзкой эту штуку на нем, которую он не снял, даже придя к ней.

Она позволяет себе отвлечься, когда он целует ее, потому что хочет этого, и потому что на это утро у нее были иные планы, пока она не увидела эту цепь. Не замечает, как надавливает рукой сильнее и  дергает за подхваченное металлическое колечко, когда он прикусывает ее губу. Ее отрезвляет то, что он отстраняется, и она ослабевает хватку, но не отпускает его целиком.

Ведьма слушает его внимательно, устраиваясь рядом с ним, поджав под себя ноги и подтянув одеяло. Слушает и действительно не понимает, потому что для нее все сказанное им – абсурд. Потому что есть, она уверенна, и иные способы обуздать все то, что считается низменным. По ее мнению, это – один из самых недейственных.

Она отрицает догмат о необходимости страданий и не хочет видеть этой вещи на нем, потому что он, как ей кажется, в достаточной степени умен, чтобы не следовать глупым, извращенным традициям. Она допускает, что возможно ошибается в нем, и что он ничуть не лучше остальных и не видит больше, чем другие его коллеги, но не может принять этого с положенным смирением.

- Не хватает силы духа, чтобы жить в согласии с собой иными способами?

Фрида не отдает себе отчет в том, что начинает злиться. Чувствует раздражение от его спокойного тона и вида, будто все в порядке вещей, когда у нее на пальцах остается его кровь. Она не боится ее вида, не гнушается использовать, когда ей это необходимо, но то – необходимость, а это – его добровольный выбор.

- И кто же ты, если тебе приходится носить эту вещь для обретения покоя?

Ведьма отпускает цепь, когда он касается ее запястья, и не резко, но твердо вырывает руку, растирая в пальцах оставшиеся на них капли крови. Она со всей искренностью считает его сейчас психом, а традиции, которые он чтит, дикими.

- Для начала тебе нужно это снять.

Фрида тянется к креплениям, расстегивая их, и советует ему не дергаться, если не хочет, чтобы было больнее. Она на мгновение замирает, потому что в действительности опасается снимать власяницу сама, потому что полагает, что приятного в этом действии мало.

- Снимай, - ведьма командует строго, убирая руки, - я принесу воду и травы.

Блетчли касается медальона на шее и позволяет себе крамольную мысль, что может залечить его куда быстрее и эффективнее. Она знает, что это худшее, что она может сейчас сделать – дать ему повод куда весомее, чем их близость ночью, для того, чтобы взяться за ее душу, поэтому одергивает себя и ждет, когда он снимет цепь.
[AVA]http://savepic.su/5806442.jpg[/AVA][NIC]Frida Bletchley[/NIC][SGN] [/SGN][STA]подружка дьявола[/STA]

Отредактировано Charles Xavier (2015-09-21 19:23:49)

+2

22

Бальтазар считает, что они переходят границы; что после того, как они провели вместе ночь, у девчонки не было права судить его. Чародей хочет, чтобы, для своего же блага, она задавала меньше вопросов. Он всё ещё не знает, почему она заставляет его терять контроль, ибо всё ещё смотрит на её губы.

Мужчина не намерен менять в своей жизни, скрупулезно выстроенной за последние годы, что-либо ради неё.

– Ты не знаешь меня, – он констатирует ровно и так же завершает, не повышая голоса, – ты ничего обо мне не знаешь.

Он подмечает нервозность, когда всё-таки выбирается из кровати, но не обращает внимания на медальон. Бальтазар раздражен (не в последнюю очередь из-за того, что она раздражена тоже) и не хочет её заботы. Потому что ей чужд его мир, когда он понимает её поступки больше, чем ему того хотелось бы. Швед уверен, что она не знает, что нужно ему, и что ей стоило оставить его рубашку застегнутой.

Бальтазар дергается и бросает взгляд на окно, когда слышит громкий стук. Чародей сводит брови к переносице, когда, после непродолжительной паузы, в него ударяет ещё один. Ему требуется мгновение, чтобы понять, что происходит; Харт считает людей этой деревушки – стадом. И что ему придётся приструнить их массовика-затейника.

Мужчина одевается быстро и лишь пренебрежительно поводит плечом, когда она обозначает предельно ясно, что ему придется выбирать между постелью в её доме и власяницей, опоясывающей грудь. Бальтазар хочет отчаянно, когда выходит из дома на улицу, появляясь перед толпой, чтобы он мог считать её требование потешным.

Он возвращается в её спальню скоро, оставляя толпу напуганной и растерянной, не предполагающей увидеть слугу Господа за дверью ведьминого жилища.

Бальтазар расстёгивает последние пуговицы рубашки, когда перешагивает порог, и снимает, цепляясь за манжеты. Швед не медлит, когда касается подушечками пальцев кожи стягивающего власяницу ремня, но позволяет задуматься себе над тем, что делает, прежде чем освобождает пряжку. Инквизитор зло шипит, и шипение переходит в стон, когда несколько первых шипов покидают плоть; он не растягивает удовольствие и дёргает наверняка, сдирая с себя металлические кольца в пару движений.

Ему требуется время, чтобы восстановить сбившееся дыхание. Для начала – попросту начать дышать. Бальтазар всё ещё сжимает власяницу, избегая шипов, крепко в кулаке. Он, не сдерживая отвращения из-за сводящей зубы боли, бросает её в угол, к комоду, прежде чем присесть на край чужой кровати.

Божий пёс поднимает на Фриду взгляд, но не издает больше ни звука. [ava]http://sg.uploads.ru/B9Mlg.png[/ava][STA]божий пёс[/STA][NIC]Balthasar 't Hart[/NIC][sgn]  [/sgn]

Отредактировано Erik Lehnsherr (2015-09-22 02:50:08)

+1

23

Фрида не отрицает его правоту, когда он говорит, что она ничего о нем не знает. Действительно, не знает, но считает, что это не имеет никакого отношения к тому, что он добровольно и смиренно носит на себе эту гадость. Носит, судя по всему, постоянно, привыкнув к боли и к ее вечному присутствию. Она считает это ненормальным – причинять себе боль, потому что Он того хочет. Она не знает, в какого Бога он верит, но отказывается признавать того, кто поощряет подобное.

Ведьма провожает его взбешенным взглядом, когда он выбирается из кровати, но не делает попыток остановить. Досадливо морщится, когда раздается первый стук, и в окно летят камушки. Она знает, что это только начало, и что местные не успокоятся, пока не доведут начатое до конца. Еще она знает, что от самосуда ее не убережет даже он, поэтому ничуть не колеблется, когда встает с кровати вслед за ним, придерживая одеяло.

Фрида ставит ему ультиматум твердо, предлагая на выбор либо сейчас же выметаться, либо снять власяницу. Потому что в ее доме этой дряни не бывать, как бы сильно ей ни хотелось, чтобы он остался. Она не чувствует ни капли удивления, когда он все же выходит из комнаты, и разумно полагает, что иначе быть не могло. Потому что он чертов фанатик, а это всегда идет вразрез со здравомыслием.

Она проговаривает раздраженно, что он может катиться куда его душе угодно, когда за ним захлопывается дверь, и подходит к окну, задергивая шторы. Меньше всего ее интересует толпа перед домом, потому что у нее нет никакого желания реагировать на их выпады. Единственное, на что она надеется, что в окно не полетит камень достаточно большой и тяжелый, чтобы разбить стекло.

Блетчли одевается и устраивается в небольшом кресле, стаскивая со столика книгу, и замечает, как крики за окном становятся тише. Она разумно полагает, что так или иначе, когда-нибудь им это надоест, потому что помимо досаждения ведьме у них должны быть дела, если не интереснее, то явно важнее. Впрочем, любовь толпы к зрелищам и гонениям она не отрицает тоже.

Ведьма опускает книгу на колени, когда он появляется на пороге ее спальни, и следит за ним внимательно, но недоверчиво. Не выказывает удивления, но не удерживается и морщится, когда он сдергивает с кожи власяницу. Она видит, как из ранок течет кровь, потому что шипы разорвали плоть.

Девушка смотрит на него с пару мгновений, а после встает, подходя ближе. Ей все еще больно ходить, и она чувствует, что зелье, сваренное на кануне, к утру ослабевает. Она прижимается губами к его виску, прежде чем выйти из комнаты за обещанной водой и травами.

Фрида появляется в комнате вновь через некоторое время, потому что ей нужно найти необходимые растения и подогреть воду. Она не варит зелье в том смысле, в котором это можно было принять за колдовство, но кидает нужные листья в горячую воду, чтобы обработать и успокоить саднящие раны. Девушка делает все молча и скрупулезно, устроившись перед ним на коленях и поставив рядом небольшой тазик, когда проводит тряпкой, смоченной в воде, смывая кровь. Старается не делать больнее и не давить, но полагает, что от этого ему не легче.

Она поднимает на него взгляд, когда, не удержавшись, проводит осторожно рукой по свежим ранам.

- Почему ты вернулся?

[AVA]http://savepic.su/5806442.jpg[/AVA][NIC]Frida Bletchley[/NIC][SGN] [/SGN][STA]подружка дьявола[/STA]

Отредактировано Charles Xavier (2015-09-22 04:01:17)

+1

24

Бальтазар остается благодарен ей за минуты одиночества, которые проводит в комнате, пока ведьма выходит за дверь. Он чувствует смятение, несмотря на то, что отдает отчет в своих действиях. Мужчина инстинктивно обхватывает себя рукой чуть ниже груди и слепо проводит ногтями под ранами, потому что после того, как власяницы больше нет, от ноющих ран, кажется, становится больнее, чем прежде.

Швед не считает свой поступок импульсивным и не испытывает за него вину. Определенно – не перед собой, но не может избавиться от гложущего ощущения тревоги. Он понимает, что власяница не имеет отношения к его вере, но сейчас считает, что отвергает Бога, к понятию и принятию которого так долго шел. Бальтазар отдает отчет, что его суждения субъективны. Он колеблется из-за того, что в этот раз выбирает себя, а не очередную жертву.

Чародей знает, что именно его пугает – то, что снять власяницу его принудил отнюдь не ультиматум ведьмы; он знает, что может найти ночлег или другую постель, как и, зачастую, не ищет подобной компании вовсе.

Бальтазар осознает слишком ясно, что желал этого сам, чтобы металлические шипы не касались его вовсе. Его пугает странное предвкушение и крамольная мысль, что в этот раз он поступает правильно.

Когда Фрида возвращается в комнату, он несвоевременно обращает внимание на её поцелуй в висок; Бальтазар считает, когда прикрывает глаза, стоит ей коснуться мокрой тряпицей ран, что, возможно, зря бежит от себя. Дьявольское благословение не желало оставлять его жизнь.

Швед подмечает, что ей всё ещё тяжело ходить, и ловит себя на неуместной мысли, что не знает, зачем ей это – нянчиться с ним, когда он не позволял себе делать это.

– Они больше не тронут этот дом. По крайней мере, в ближайшее время, – Бальтазар, не сдерживаясь, морщит нос, когда она в очередной раз прикасается к неглубоким ранам. Он обхватывает её кисть ладонью, но сдерживается, не контролируя её действия. Он не остается в восторге от своего болевого порога.

– До тех пор, пока им будет хватать ума не трогать дом инквизитора.

Он негромко шипит "тише", когда она давит сильнее, но быстро замолкает. Бальтазар дышит глубоко и размеренно, отмечая, что она явно знает, что делает.

– Тебе ещё больно ходить, – он констатирует следом и продолжает, не пытаясь ловить её взгляд.

– Зачем тебе это? – чародей позволяет себе приподнять уголок рта, насмехаясь. – Разве "ведьме" не должны быть приятны страдания "душегуба"?[ava]http://sg.uploads.ru/B9Mlg.png[/ava][STA]божий пёс[/STA][NIC]Balthasar 't Hart[/NIC][sgn]  [/sgn]

+1

25

Фрида старается не обращать внимания на то, как кожа на ногах вновь начинает жечь. Не рискует пить зелье вновь при нем, как и не хочет отвлекаться, потому что он сейчас важнее. Она благодарна ему за все то, что он сделал для нее вчера, и платит долг таким образом. Девушка знает, что дело не только в этом, и что она помогла бы ему в любом случае.

Она легонько одергивает руку, когда он обхватывает ее запястье, более не прикасаясь к ранам, пока не убеждается, что он не имеет ничего против, чтобы она продолжила. Она не перебивает, но между делом обещает, что скоро закончит, и думает, что это звучит так, словно она успокаивает его как маленького.

Ведьма не может разобраться в том, что испытывает, когда он говорит, что местные не посмеют тронуть этот дом. Она знает, что он прав, и что покуда он здесь, она может спать спокойно ближайшую пару ночей, но также знает, что ее – их – безопасность не вечна. Она уверена, что он навлечет таким образом беду и на себя тоже, потому что слишком хорошо знает, что такое испуганная разъяренная толпа.

Девушка неосознанно прижимает тряпку сильнее, задумавшись об этом, и бросает извиняющийся взгляд, когда он шипит. Ей не хочется делать ему больнее, поэтому следующий раз она проводит по ранам почти невесомо, собирая разводы крови.

- Мне будет больно еще долго, - она говорит равнодушно и опускает тряпку в воду вновь. К ближайшим нескольким дням страданий она почти готова – заживить раны быстрее не представляется возможным, если ей, конечно, не нужны новые слухи.

Ведьма поднимает на него взгляд, когда он спрашивает, почему она ему помогает, и отвечает, не скрывая насмешки в голосе, но смотрит серьезно:

- Этому вас учат: тому, что ведьмы – злобные безжалостные существа, не способные на сострадание?

Она считает свой вопрос риторическим, потому что уверена, что так и есть. И прочая чушь, про контракт с Дьяволом, про отсутствие души и сердца, про ведьминскую метку на теле и кровь девственниц в лечебных целях. В общем-то, насчет крови она не спорит, кто-то действительно использует, но по большей части она считает это бредом. По крайней мере, свою душу она сохранила при себе.

- Твои страдания не принесут мне удовольствия, а собственное бездействие не сделает чести. Ты помог мне вчера, с какой стати мне радоваться твоей боли?

Фрида считает, что ее мотивы прозрачны, будь она хоть тысячу раз ведьмой. Помощь в благодарность за спасение ее жизни, что может быть более явным и банальным. Не считая того, что он ей действительно нравится, и что она не жестока сама по себе вовсе. Ее больше интересует то, что происходит в его голове, потому как объяснения его поведению она найти не может.

- У меня к тебе тоже есть вопрос. Что будет, святой отец, если вдруг окажется, что люди правы. Что, если ты спас от огня ведьму?

Она спрашивает ровно и спокойно, потому что действительно хочет знать. Не понимает, почему он вообще верит ей, а не остальным, и почему защищает перед теми, кто так рьяно хочет судить ее.

- Разожжешь для меня новый костер?

[AVA]http://savepic.su/5806442.jpg[/AVA][NIC]Frida Bletchley[/NIC][SGN] [/SGN][STA]подружка дьявола[/STA]

+1

26

Бальтазар считает, что их ничему не учат, но всё же отвечает ей иронией во взгляде. Он считает, что его восприятие испорчено тем, что он сам – колдун, и что, в отличие от коллег по цеху, ему сложнее воспринимать ведьм и ведьмаков, как бездушных тварей. Он понимает, что Фрида хочет ему сказать, в гораздо большей степени, чем та может себе представить. Потому что он тоже не продавал душу Дьяволу, как и не была ему чужда простая человечность.

Чародей считает, что если и остался без души, то продали её, в обмен на дар, без его на то позволения кровью его предков, неизменно порождающей на свет волшебников. Он достаточно взрослый, чтобы отдавать отчет, что он не может винить в этом кого-либо, включая самого себя. Единственное, что ему оставалось – это замаливать грехи за них всех. Без разбора, кто в этом наиболее нуждался.

Её вопрос, самый главный, тот, на который он хочет ответить и, в то же время, отвечать не хочет вовсе, заставляет его задуматься. Бальтазар осознает ясно, что ему будет сложнее вынести ей вердикт, потому что его понятия о "ведьмах" разительно отличаются от того, что проповедуют в ближайших церквях.

Его забавляет его обращение – "святой отец"; он вспоминает, что, на самом деле, провёл не одну подобную исповедь о слугах Дьявола среди добрых граждан, которую бы одобрила конгрегация.

Он думает, что она – сильная, потому что у неё всё ещё есть честь после всего, что с ней сделали.

– Я не помогал тебе, – он отвечает ровно и несколько завороженно провожает взглядом розовеющую тряпку. Он считает, что помогал себе, но предпочитает не вдаваться в демагогию.

Бальтазар знает, что, особенно сейчас, звучит бесчеловечно, и возвращает ей взгляд. Он считает, что она задает вопрос, на который знает ответ. Он не уверен в том, что она хочет сейчас от него услышать.

– Суд Линча зачастую слеп, – чародей не собирается давать ей надежду. Он берет ещё одно мгновение, прежде чем, наконец, поставить в её терзаниях точку.

Мужчина бросает на неё бесстрастный взгляд:

– Ты права: окажись ведьмой, я разожгу для тебя новый костёр.

Он нащупывает ладонью снятую рубашку и рефлекторно подтягивает к себе. Бальтазар следит за её действиями некоторое время и, пожалуй, считает, что она достаточно насмотрелась на его ранения, когда смотрит на рыжую макушку снова.

– Если получу достаточно доказательств.[ava]http://sg.uploads.ru/B9Mlg.png[/ava][STA]божий пёс[/STA][NIC]Balthasar 't Hart[/NIC][sgn]  [/sgn]

+1

27

На самом деле, Фрида знает его ответ раньше, чем он его озвучивает. Потому что иначе быть не может. Потому что это нормально – он посвятил свою жизнь тому, чтобы отлавливать ей подобных, и если когда-нибудь он осознает то, что творит, к тому моменту вряд ли она еще будет жива. Потому что, когда делишь крышу с инквизитором, конец неизбежен. Рано или поздно он найдет то, что ему необходимо, чтобы обвинить ее, потому что так велит ему его вера. Она не сомневается в том, что он будет искать.

Ведьма относится к подобному бесславному финалу с философской легкостью. Она уже собиралась умереть накануне и знает, что это не так страшно, как кажется. Если пережить боль – ничего не страшно вовсе, потому как здесь, в этой деревушке, без отца ее не держит ничего.

Она принимает его ответ со спокойствием и не отвлекается от своего занятия. Она считает, что ему стоит растолочь и приложить травы, сделав компресс, потому что так кожа заживет быстрее, и боль пройдет. О последнем говорить ему она не собирается, потому как не знает ни одного маггловского растения, способного на это, и не хочет привлекать к этому заранее лишнее внимание.

Фрида собирается выйти за травами вновь, но задерживается, оставив тряпку в тазике. Поднимает взгляд и усмехается невесело:

- Тогда начинай прямо сейчас. Доказательства найти несложно в любом, самом праведном доме, если хотеть их найти.

Потому что большинство из того, что инквизиторы выдают за улики, уликами является лишь очень косвенно. Что не мешает ни им, ни обезумевшей толпе устраивать регулярные казни. Она презирает подобные суды рьяно, также как и судий и людей, готовых отдать на растерзание тех, с кем еще вчера мило болтали на улице.

Блетчли встает с колен, оправляя платье, и морщится от боли. Думает, что как-нибудь переживет без зелья, по крайней мере в его присутствии, если не будет слишком много ходить. Несмотря на притупившийся страх перед смертью, ей хочется пожить еще немного. Из интереса и любопытства, что будет дальше.

- Позволь дать тебе совет, Доминик, - она не отходит от него и ловит его взгляд, - ищи доказательства быстрее. В мою невиновность все равно никто не поверит, но ты навлечешь на себя беду, если останешься здесь. Ты разогнал толпу сегодня, разгонишь завтра, потому что они трусливы и боятся тебя, но это лишь пока. Меня они боятся больше, и им ничего не стоит обвинить тебя в пособничестве.

Она говорит честно и знает, что так и будет. Потому что даже инквизитор не может безнаказанно покрывать ведьму долгое время. Когда-нибудь их терпению придет конец, и она не ручается за то, что местные фанатики не разожгут уже два костра. Она считает, что симпатия к тому, кто, несомненно, сам же ее и погубит – это абсурд, но все же не отрицает, что из-за нее не желает видеть, как он попадет на растерзание толпе.

- Я сделаю компресс. Думаю, несколько трав и твое анисовое масло помогут тебя подлечить. Тебе придется пойти со мной – хождение туда-сюда не доставляет мне удовольствия.

[AVA]http://savepic.su/5806442.jpg[/AVA][NIC]Frida Bletchley[/NIC][SGN] [/SGN][STA]подружка дьявола[/STA]

+1

28

Бальтазар слушает её наставления внимательно, не перебивает и не ставит что-либо под вопрос, но осознает абсурдность их разговора. Потому что он знает, что она права и что слухи не далеки от правды: инквизиторы находили то, что найти хотели, и большинством из них двигала не рука Господа, а низменные человеческие пороки. Швед не осуждал их, но старался поступать иначе. Как считал он – правильнее.

Он осознает абсурдность их разговора, потому что знает и видит достаточно, чтобы отправить её на костер прямо сейчас. Более прямых доказательств, чем демонстрация ведьминого колдовства, получить сложно – и это отнюдь не тот случай, когда этому нужны свидетели. Особенно если об этом говорит святой отец.

Мужчина рассматривает её ещё несколько мгновений, потому что, несмотря на её слова, считает, что в её заботе нет смысла. Потому что вчера, помогая ей, он исполнял долг (перед Богом или Гиппократом). Ей же было не перед кем отчитываться. Бальтазар также сомневался, что девушку пугала перспектива попадания в Ад.

Бальтазар считает, что сможет контролировать толпу, несмотря на её опасения, гораздо более продолжительное время, чем до завтра, но сдерживается, когда думает о возможности пререканий. Он, возможно, самонадеян, но не глуп, чтобы не допускать возможность осечек. Чем тупее были люди, собирающиеся в стаи, тем опаснее они были, а жители этой деревушки ничем не отличались от других.

Он бросает серьёзно:

– Спасибо. Я подумаю над этим, – прежде чем подняться с кровати. Преподобный пропускает ведьму перед собой, следуя за ней к спасительным травам и остаткам анисового масла.

***

Бальтазар знал, что рано или поздно уедет, но ему казалось, что он начинал привыкать к этому месту. Он привел в порядок приход и, кажется, подружился с хозяином таверны, озабоченным местом для его ночлега. Люди всё ещё шептались о том, что произошло с ведьмой, которую, как они считали, незаслуженно сняли костра, но буйств больше не устраивали. Чародей предполагал, что это могло быть затишье перед бурей, но ему – им – оставалось лишь ждать.

Один из сюрпризов ему успел преподнести собственный фамильяр, которого отловила с "подарком" на крыльце Фрида накануне. Бальтазар позволял себе едва заметную улыбку, когда вспоминал недовольную (больше, чем обычно) морду манула, стоило ведьме вздернуть его за шкирку. Швед не видел зверя уже неделю на момент, как приехал в Жеводан, однако единственное, что омрачало возвращение фамильяра – то, что это могло навлечь на него подозрения. К сожалению, его сожительница была не из тех фальшивых ведьм, которых отправляли на костёр исключительно за симпатичное личико, не угодившее одной из ревнивых жен.

Он отставил посох в угол, к кровати, как ненужный дорожный аксессуар. Бальтазар находил это забавным, когда инквизитор боялся привлечь лишнее внимание ведьмы.

Он успел прогуляться по городу до того, как столкнулся с Фридой на кухне. Она каждый раз напоминала ему о том, что ему, возможно, в самом деле стоило начать допрашивать её. Потому что он не собирался оставаться в этом городишке навечно. Бальтазар шёл на поводу у чувства, что для того, чтобы совершить убийства, ему всё ещё хватало времени.

– Хлеб и мясо на столе, – он пропускает чинные приветствия, занятый поздним завтраком, когда отвлекается на стоящую под рукой ступку с травами. Бальтазар терпит с самого утра раскалывающуюся голову, но к обеду считает, что больше терпеть не может.

Чародей привычно цепляется взглядом за её ступни, отмечая, насколько ей становится лучше. Он сменяет тему внезапно, но уведомляет коротко, больше не заговаривая об этом.

– О твоём отце ещё нет вестей, – он отправляет посыльного днём раньше, чтобы получить отрицательный ответ, не удовлетворив своё любопытство. – Скажу, если что-то узнаю.

Мужчина не спрашивает, когда заваривает чай на обе чаши.

– Когда вернётся твой брат?[ava]http://sg.uploads.ru/B9Mlg.png[/ava][STA]божий пёс[/STA][NIC]Balthasar 't Hart[/NIC][sgn]  [/sgn]

+1

29

Фрида просыпается ближе к полудню, но несмотря на то, что выспалась, в паршивом настроении. Во сне к ней приходил отец, пытавшийся что-то сказать, но на утро она не помнит ни слова. Пытается зацепиться за ускользающие воспоминания, но с досадой осознает, что оно не пожелало остаться у нее в памяти. Ей не нравится, что она все еще не знает, жив он или нет, и боится как бы это не было прощанием.

Ей стоит больших трудов не думать об этом и выходит достаточно скверно. Она чувствует нарастающее раздражение, когда выходит из дома за водой и обнаруживает на крыльце очередную дохлую мышь. Ведьма благосклонна к каждой живой твари, но искренне советует пушистому котяре, повадившемуся таскать к ее порогу подношения, держаться от нее подальше. Виновника она определила еще накануне, когда поймала того за шкирку на месте преступления.

Когда она заходит в дом вновь, Доминик уже на кухне. Она не спрашивает, куда и зачем он ходил – инквизитор быстро нашел для себя достаточное количество занятий, ни одно из которых ее всерьез не интересовало. Несмотря на то, что он покрывал ведьму, кажется, местные все еще лелеяли надежду, что он действует в их интересах, обыскивая дом на предмет магии. Возможно, если бы она не выходила вовсе, богатое воображение позволило бы предположить, что он ее пытает, но вопреки людским надеждам, истерзанной она не выглядела.

На самом деле, Фрида не знает, в чьих интересах действует ее новый знакомый – людских, Господа, своих или же ее.  Устала гадать и считает это бесполезным, но полагает, что если все еще не на костре, возможно, пока его больше устраивает проводить ночи с ней, чем без нее. Она не знает почему, но мысль о том, что он покрывает ее по своим, эгоистичным причинам, доставляет ей удовольствие. Она всерьез задумывается о том, что у нее после костра аллергия на излишнюю праведность.

Блетчли отвечает кивком на информацию о завтраке и вслед бросает взгляд на ноги, когда он подмечает, что ей становится лучше. Она не хотела привлекать лишнее внимание к своему выздоровлению, но выбирая между уродливым видом, сопровожденным мучительно болью, и возможностью навлечь на себя лишние подозрения, выбрала второе. Она считает, что он должен был догадаться о том, что она ведьма, еще пару дней назад, и рискует, надеясь, что он спустит ей это с рук.

Девушка тянется за посудой и вздрагивает, звеня тарелками, когда он упоминает об отце. Она чувствует, как внутри ворочается старательно забитое раздражение, и вместо благодарности отчего-то чувствует только досаду, что он лезет в ее дела. Она не понимает, зачем ему это, потому что не сомневается, что итог у его пребывания в ее доме один. После которого ей будет уже без разницы на его добродетель.

Фрида срывается, когда он спрашивает о брате, и с силой опускает тарелки на стол. Она чувствует покалывание в кончиках пальцев и успевает осознать, что произойдет вслед за ним. Выброс магии, которую она так и не научилась еще контролировать, а теперь научить было некому, после того, как отец не вернулся. Она сдерживается изо всех сил, когда под руками тихо звенит посуда, и понимает, что единственное, что может с этим поделать – извлечь хоть какую-то пользу.

Ведьме приходится поднапрячься, чтобы направить изначально разрушительную магию на его сознание. Она врывается грубо и резко, не заботясь о том, почувствует он или нет, потому что не может контролировать. Только направлять. Она врывается и тут же морщится, столкнувшись с барьером.

Блетчли теряется на мгновение, потому что осознает свою силу слишком хорошо, потому что стихийные выбросы всегда обладают особой мощью. Она не задумывается, хоть смутно и осознает, что что-то не так, когда вновь напрягается, атакуя уже осознанно и целенаправленно. Ее усилия вновь разбиваются о стену, отскакивая и выталкивая с силой ее обратно.

Она смотрит на него пораженно, переводя дыхание, и пытается поверить в то, что сейчас произошло. Потому что у нее нет иных объяснений, кроме того, что он маг. Инквизитор-ведьмак. Ее коробит от подобного сочетания.

- Каково это на вкус, истреблять подобных себе?
[AVA]http://savepic.su/5806442.jpg[/AVA][NIC]Frida Bletchley[/NIC][SGN] [/SGN][STA]подружка дьявола[/STA]

+1

30

Бальтазар предполагает, что разговор может ей быть неприятен, но ожидает, так или иначе, более конструктивный диалог. Он ошеломленно смаргивает, когда чувствует, что она настырно лезет в его голову, и считает, что с таким потенциалом, как у неё, ему, в какой-то степени, везет, что ментальный блок остается на месте.

Бальтазар морщится, чуть налегая на столешницу ладонями, когда она пытается снова. Он понимает, что его новая знакомая далеко не идиотка, чтобы не сообразить что к чему. В этот момент он предпочитает менее сообразительных компаньонов, потому что четко осознает, что не хочет говорить с ней об этом. Швед  уверен, что, начни он ей объяснять, она не примет его жизненную позицию.

Он считает, что все её обвинения будут иметь смысл. С другой стороны, Бальтазар знает, что никто не сможет вынести ему вердикт суровее, чем он сам.

- Не ломай сук, на котором сидишь, Фрида, - инквизитор бросает на ведьму взгляд через плечо, прежде чем, не суетясь, обернуться. Он не собирается её пугать, но отдает отчет, как это может выглядеть со стороны.

- Я родился с этим. Не выбирал. Ты не знаешь ничего обо мне, - он не стесняется повторять, пусть помнит, что уже говорил ей об этом; Бальтазар ловит её взгляд безликим своим, когда подытоживает, - и том, кого я отправляю на костер.

Швед подходит ближе, когда составляет чашки с заваренными травами на стол, и больше не отходит. Он разглядывает её лицо, прежде чем отворачивается.

- Я не люблю запах паленой плоти, если ты хочешь поговорить о "вкусе".

Бальтазар подхватывает хлеб и мясо, когда обходит вокруг стола.

- Больше так не делай. Будет болеть голова как у меня, так и у тебя. Задавай вопросы, если что-то интересует.

Он устраивается на стуле, потягивая к себе чашку. Бальтазар бросает взгляд на её ступни снова. Знает, что ей лучше, но также о том, что не до конца, когда снова смотрит на неё.

- Добавь облепиховое масло. Зелье, которое ты варишь, будет эффективнее.

- И садись завтракать.[ava]http://sg.uploads.ru/B9Mlg.png[/ava][STA]ведьма[/STA][NIC]Balthasar 't Hart[/NIC][sgn]  [/sgn]

Отредактировано Erik Lehnsherr (2015-09-26 22:31:11)

0


Вы здесь » Marvelwars » Альтернатива » Вес дыма


Рейтинг форумов | Создать форум бесплатно